Против течения - Лариса Шкатула Страница 15

– Хорошо жить в тумане?

– Скажем так, в затмении. И чем вы занялись первым делом?

Секретарь была женщиной любопытной, а иначе, как бы она обо всем знала? Но при этом такой доброжелательной, что люди и не скрывали от неё своих проблем. В принципе, человеку нужно совсем немного, чтобы расположить к себе, проявить интерес, только опять же об этом не все задумываются.

– Бегать начала, Мария Владиславовна, – не стала скрывать и я.

– Хвалю, умница, – кивнула головой секретарь, которой было никак не меньше семидесяти лет. Она не любила говорить о своем возрасте, потому её и не спрашивали. Только знали, когда у неё день рождения, а когда юбилей. Но и цифру юбилея не озвучивали, идя навстречу пожеланиям мудреца в юбке. – А то, честно говоря, ты, миленькая, в последнее время ко всему прочему ещё и поправилась. На много худеть не стоит, но пять-семь лишних килограмма сбросить не помешает.

Значит, и Мария Владиславовна отметила про себя и это моё «расползание», а сказала мне об этом только потому, что я сама завела этот разговор… Количество лишних килограммов раза в два приуменьшила.

Итак, Юлиана, ещё один вывод: если другие не делают тебе замечания по какому-то поводу, это вовсе не значит, что они ничего не видят. Просто не хотят тебя лишний раз расстраивать…

– В Архангельской области маршрутка сбила медведя! – бодро оповестил диктор «Чрезвычайного происшествия».

Телевизор потихоньку бурбулит и по непонятной причине вдруг начинает увеличивать громкость на какой-нибудь фразе.

Бедный медведь. Уж если зверей стали сбивать, что говорить о людях? Интересно, предъявили что-нибудь водителю инспекторы дорожно-патрульной службы? А те, из «Гринписа»?

Мысли мои текут лениво, так, всего лишь едва заметная реакция на происходящее вокруг, потому и выводы, мягко говоря, странные.

Нашего человека вообще напугать трудно. Пресса, к примеру, стала называть называет маршрутки «капсулами смерти» – кто-нибудь перестал на них ездить?

Голубые экраны пестреют страшными картинками с мест авиакатастроф, а моя подруга на днях не смогла улететь в Москву – билетов не было. Неужели даже инстинкт самосохранения становится пережитком прошлого?

Я поймала себя на том, что теперь постоянно рассуждаю о смысле жизни, даже просто стоя у плиты и готовя завтрак.

На чём я прежде остановилась в своих размышлениях? На том, что по большому счету мне расхотелось плыть по течению. Но что я могу сделать, кроме бега по утрам и постепенному приведению собственной фигуры в товарный вид?

Разойтись с мужем? Но с чего бы? У меня хороший брак.

Кстати, что я вкладываю в это слово? Главное, моя вторая половина не пьёт как сапожник и вообще не курит. Женщинами если и увлекается, то так, что я об этом почти не догадываюсь.

А что я могу сказать о нём, как о человеке?..

Но потом почему-то мои мысли перескакивают с персоны мужа на его мать, мою свекровь. Эта женщина – такая чистюля, не приведи господь! Сколько лет я её знаю, она всегда с тряпкой в руке. Моет, чистит, вытирает…

Как-то я ради шутки спросила, а не моет ли она потолок.

– А как же, – ответила свекровь без улыбки, – раз в неделю обязательно.

И принесла мне для демонстрации несколько самых разных щёток для этого самого мытья…

Но при этом она ходит по своему дорогому, блестящему чистотой дому в старых трусах своего мужа и его вышедшей из употребления майке, из которой во все стороны вылезают её пышные телеса. Отними у неё тряпку – умрёт!

Это что же получается, даже стремление к чистоте может выглядеть божьим наказанием?

Как-то я подарила ей кокетливый домашний костюмчик, но потом никогда не увидела его на свекрови.

– Ольга Гавриловна, а почему вы мой подарок не носите?

– Не обижайся, Юленька, – сказала она, – но твой костюм с длинными рукавами, мне жарко.

Костюм вовсе не был с длинными рукавами, скорее, наоборот, с длинными шортами и кофточкой на тонких лямках… Иными словами, мой подарочный пакет свекровь даже не вскрывала.

Это не совсем то, о чем я начала размышлять. Может, она вовсе не плывёт по течению, а вполне сознательно отрабатывает свой долг мужу тем, что держит его в стерильной чистоте? Ведь она не работала ни одного дня вне дома. Муж всегда содержал её так, что Ольга Гавриловна вполне могла приглашать домработницу. Но, думаю, такая мысль даже не пришла ей в голову.

А свой труд она вовсе не считает за труд. Скорее, просто супружеские обязанности. Ведь не все вкладывают в это словосочетание только постельные упражнения.

В отличие от свекрови я работаю. И всегда работала. Преподаю в университете зарубежную литературу. Одеваюсь всегда одинаково: классически. Несколько меняются в связи с требованием моды лишь покрой костюма, да разве что обувь. Ведь я покупаю её в магазине, и потому не ношу, к примеру, обувь с длинными носами, если модны тупые носы, только из-за того, что за модой следят сами обувщики.

Вначале свое безразличие к модной одежде я объясняла тем, что у меня дети. Ну, да, я так и говорила своей подруге Илоне и остальным знакомым женщинам:

– Мне не до того, у меня дети.

Как будто у других женщин не было детей.

Прически я тоже не делаю. В парикмахерских. Если нужно, волосы мне подрезает кто-то из приятельниц. Подравнивает. А потом я беру их рукой, скручиваю и закалываю на макушке в узел. Просто и быстро. И уж конечно не крашу, хотя кое-где в моей прическе видны проблески седины. И дождалась комплимента от Марии Владиславовны только потому, что по-иному заколола в причёску свои длинные волосы… Когда-то такие причёски называли – «бабетта».

Пару раз, впрочем, я пришла на кафедру с распущенными волосами и услышала, как одна из преподавательниц заметила достаточно громко:

– Старая русалка.

Решила не обращать внимание, нехай завидують, как говорили в одном из анекдотов. Но ведь и тогда я могла не отмахнуться от «завистницы», а подумать, почему я выгляжу старой, когда в то время мне и сорока не было?

А ещё в течение супружеской жизни у меня образовались некоторые странности. Привычки, которых прежде не было. Например, я никогда не хожу одна по темным улицам. И вообще, стараюсь уйти из гостей «по свету». Стоит кому-то из приятельниц пригласить меня в гости, как, взглянув на часы – скоро стемнеет! – я мчусь домой, несмотря ни на что. Боюсь. Всё мне кажется, произойдёт что-то нехорошее, к чему я не буду готова. Перед чем я окажусь бессильна.

Если случится на кафедре, к примеру, поздний научный совет, я требую у мужа, чтобы он заезжал за мной в университет. А теперь, когда подросли сыновья, встречать меня приходится им тоже. Береженого бог бережёт. Этого правила я придерживалась все четверть века своей замужней жизни.

Почему-то прежде я никогда не считала себя трусихой. А не боюсь ли я самой жизни?