Завещание - Нина Вяха Страница 15

– Я могла бы поднатаскать тебя в шведском и все такое, но на самом деле это не так уж и важно. Достаточно быть просто милым, симпатичным, вежливым и обаятельно улыбаться. Все остальное придет само. Но вот обаяние – с этим надо родиться.

И вслед за этим она чокнулась с ним чашкой с кофе и разразилась смехом.

Лаури нравилось видеть сестру такой. Такой светской и такой счастливой. Он помнил ее замкнутой, постоянно погруженной в себя, но теперь она, казалось, расслабилась, приспустила вожжи, пусть не до конца, но все же.

Он был счастлив, что сестра подпустила его к себе. Пусть и не совсем, но они стали чуть ближе. Это придавало ему ощущение собственной значимости.

Лаури получил работу на судне. Как и говорила Анни, им действительно было неважно, умеешь ли ты что-то делать. Главным было не умение носить тарелки, сервировать блюда, подавать вино и убирать со стола, а то чувство, с которым ты это делал, умение быть в меру дерзким и ловким и при этом радостным и обходительным с гостями. И для Лаури не существовало никаких проблем в том, чтобы быть обходительным с гостями, – да что там, со всеми, кто попадался ему на пути, потому что он еще никогда не чувствовал себя настолько счастливым. Все встреченные им люди казались ему такими интересными и захватывающими только потому, что не походили на него, и он усердно трудился над тем, чтобы перестать быть самим собой.

Он твердо решил стать кем-то другим: не таким, каким был раньше, не таким, каким ему пришлось вырасти. Сын своего отца, но при этом постоянно вызывающий у всех разочарование, – у Пентти уж точно, – с ним никогда не считались, потому что он был не такой, какой был им нужен. Работая же на судах, Лаури никого не разочаровывал.

Он вовремя являлся на работу и делал то, что должен был делать, всем своим видом излучая радость, да и почему бы ему не радоваться? Чаевые потоком лились в его карманы, он впервые зарабатывал сам себе на жизнь и ощущал себя, по меньшей мере, королем или поп-звездой со всеми этими устремленными на него взглядами, когда он ловко лавировал между столиками в своих черных брючках в обтяжку и белоснежной рубашке.

Лаури не брезговал случайными связями и частенько уединялся с кем-нибудь поздними вечерами в каюте – разумеется, лишь после того, как отработает свою смену. Он умел пить почти в неограниченном количестве, а наутро вскочить и отправиться на работу разносить завтраки, причем пару раз ему доводилось так делать даже не приняв душ и явственно ощущая, как нечто мокрое течет из его ануса в трусы, пока он сервировал свежесваренный кофе для ставших спозаранку туристов.

На судах работали по графику семь через семь, что означало, что семь дней подряд следовало находиться на борту, после чего семь дней можно было отдыхать. Лаури поднимался на борт в Хельсинки, чаще всего он работал на «Викинге Изабелла», – пароме, курсировавшем по маршруту «Стадсгорден – Хельсинки», после чего целую неделю бесцельно слонялся по городу, ощущая собственное превосходство над своими соотечественниками.

Он больше никогда не будет жить в этом краю, пусть даже Финляндия и не везде такая, как у него дома, но Хельсинки явно чего-то недоставало, – некоего ритма, биения жизни. В этой финской столице не было никакого ощущения диско, здесь все было прочно устоявшимся, коричневым и унылым, и он понимал, почему его младшему брату Тармо будет так хорошо здесь несколько лет спустя.

Хельсинки казался бесполым и стерильным, и Лаури попросту не мог, да и не хотел иметь с ним что-то общее. Куда спокойней и надежней было подняться на борт парома под вечер и заняться обустройством мест для вечерних посиделок пассажиров.

Лаури обожал все, что было связано с его работой в ресторане, начиная от полировки бокалов и складывания накрахмаленных салфеток и заканчивая приветствием гостей и умением помочь им почувствовать себя как дома, и при всем этом он и себя ощущал частью высшего света. Такой роскошный, элегантный, драгоценный. И когда по окончании смены он сходил дома на причале в Стокгольме, ему нравилось, не спеша брести домой, заходя по пути на крытый рынок Хёторге, чтобы купить себе пару головок остро пахнущего сыра и виноград с мармеладом, а потом нести все это вместе со своей порцией вина из дьюти-фри домой на Брандберген.

Анни чаще всего работала на «Салли», – пароме, курсировавшем по маршруту «Стадсгорден – Обо», и ей пришлись по нраву посиделки с вином, которые ее младший брат устраивал, чтобы отметить приближение свободной недели. Многие из тех, с кем они работали на судах, любили ходить друг другу в гости, и каждый день где-нибудь обязательно утраивалась какая-нибудь вечеринка, на которую можно было пойти. Со временем Анни, по мере того, как ее шведский становился все лучше и лучше, стала работать даже больше на суше, чем на воде. Теперь все выходные она трудилась в отеле «Хассельбакен» в Зоологическом саду, что немного огорчало Лаури и несколько засоряло его чашу радости, когда он слишком много думал об этом. Поэтому он старался этого не делать, – ну, в смысле, думать. 

* * *

Анни попробовала еще разок дозвониться домой и по-прежнему безуспешно. Сколько же можно, подумала она. От стояния в холодной телефонной будке у нее закоченели все пальцы, поэтому она решила отложить попытки дозвониться на потом, – может, попробует из дома Хелми.

Повесив трубку, Анни немного прогулялась по городу. Город как город, смотря на чей вкус, но ее удивляло, как же съежился Торнио по сравнению с ее расширившимся миром, по сравнению со Стокгольмом, ставшем теперь ее городом.

Она повсюду видела знакомые лица, – одноклассников или их сестер с братьями, из тех, кто остался здесь жить. Анни важно кивала им при встрече, но ни с кем не остановилась поболтать. Она прошла вдоль Пуутархакату (Садовая улица) и свернула на Халлитускату (Правительственная улица), центральную улицу города, по пути заглянув в крошечный бутик фру Каунио, куда она отправилась, едва получив свою первую зарплату в Городском отеле. В тот раз она купила там свою первую знаковую вещь – лиловый комбинезон с добавлением шерсти. Тело в нем чесалось так, что не приведи Господь, но она все равно носила его, пока не изорвала вконец так, что починить уже не представлялось возможным, – настолько много значил он для нее, словно символ, словно трофей. Целый месяц после этой покупки она прожила, питаясь одной лишь жареной картошкой, но оно того стоило.

Через витрину она сразу увидела фру Каунио, с дружелюбной улыбкой сопровождавшую какую-то покупательницу, а еще там была дочь фру Каунио, Леена, которая училась с Анни в параллельном классе в профучилище, теперь же она стояла за кассой и пробивала чек другой покупательнице.

Анни кольнула жалость к стоящей за прилавком Леене, но тут же ее мысли переключились на себя, заставив ее вздрогнуть: а что, если бы на ее месте оказалась я, если бы это я осталась в этом городе, вышла замуж за Йармо или Йаако или Йукку, и работала бы здесь или в каком-нибудь другом бутике или ресторане или бы просто… просто осталась. Для Анни не было наказания хуже, чем остаться здесь. Хелми, к примеру, никогда об этом не задумывалась. И Эско. И Сири. И даже Тату, который преспокойно жил среди всех этих людей, имея две погубленные жизни на своей совести.