Белладонна - Карен Молинэ Страница 144

Мы сидим, забившись в уголок, и ждем Гая с Белладонной. Наконец мы слышим их шаги. Они медленно приближаются к камере, все так же держась за руки.

— Встань, — велит Белладонна Его Светлости, но потом замечает зеленоватый оттенок его кожи, выпускает руку Гая и приближается к койке, на которой лежит узник. Дыхание со скрежетом вырывается у него из груди, он так слаб, что не может сесть, но в глазах сверкает невыразимая злоба.

Белладонна садится на свою табуретку и дрожит всем телом.

— Где мое дитя? — спрашивает она, стараясь скрыть панику в голосе, но ей это не удается.

Губы Его Светлости кривятся в злорадной ухмылке.

— Ты должен поправиться! Я запрещаю тебе умирать! — кричит она. — Запрещаю умирать, пока ты не скажешь, где мое дитя!

Колено мне пронизывает нестерпимая ноющая боль, и я зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать. Маттео берет меня за локоть, но этот сочувственный жест не утешает меня. Слишком поздно. Того, что мы натворили, не исправить.

Его Светлость едва шевелится, и мы остаемся возле него. Долго, очень долго — кажется, несколько часов. Наконец он пытается протянуть руку к ней, тянет свои страшные, горячие, сухие пальцы. Белладонна встает с табуретки, подходит ближе, опускается на колени, но он все равно не может дотянуться.

«Кто ты такая?» — безмолвно шевелятся его губы.

Ее губы шевелятся в ответ. «Я ваша», — хочет произнести она, но с губ не слетает ни звука.

Его Светлость закрывает глаза, его тело содрогается, из горла доносится леденящий душу хрип. Она всматривается в его лицо пустыми, невидящими глазами.

— Нет, — промолвила она. — Нет, нет, нет…

Его Светлость мертв, и Тристан пропал навсегда.

— Надо его похоронить, — говорит Маттео Гаю.

— Нет, я не хочу, чтобы он лежал в могиле. Он останется здесь, пока не скажет, где мое дитя, — говорит Белладонна, ее голос переходит в истерический визг. — Заложите его темницу кирпичом и оставьте, пока он не скажет, где мое дитя!

— Белладонна, — останавливает ее Гай. Ее слова стряхнули с него оцепенение. — Он мертв. Так нельзя.

— Можно! — орет она. — Можно! И нужно! Убирайтесь! Прочь отсюда! Я сама заложу стену, кирпич за кирпичом. Вон отсюда, оставьте меня!

Гай, оторопев от ужаса, смотрит на нее, потом бесцеремонно хватает поперек туловища и взваливает на плечо. Белладонна вырывается, визжит и молотит его кулаками, но она слишком измучена для долгой борьбы. Он несет ее мимо винных бутылок наверх, в кухню.

— Ему не место там, где мы живем и дышим. Если оставить его в доме, его призрак не даст нам покоя, — сурово говорит Гай. — Я этого не потерплю.

— Но я хочу вернуть мое дитя, — произносит она голосом таким упавшим, что я не выдерживаю, выхожу из кухни и сажусь на веранде. Она даже не замечает моего ухода. Для нее я больше не существую.

— Пойдем со мной. — Гай снова подхватывает ее на руки и несет по лестнице наверх, словно она весит не больше Брайони. Она прячет лицо у него на плече. Маттео смотрит им вслед, потом делает мне знак идти за собой.

Той же ночью мы выкапываем в лесу глубокую могилу, потом заворачиваем Его Светлость в саван, будто корень мандрагоры. Несем его наверх, выносим на веранду, кладем на тачку и везем к могиле. Там сваливаем его в яму, закидываем землей и известью — я еще несколько недель назад предусмотрительно попросил садовника сложить ее для нас в сарае. Мы тщательно утаптываем землю, потом кладем поверх глины камни и снова утрамбовываем.

Куда бы ни привела тебя тропа, не сдавайся.

* * *

Маттео уезжает в Нью-Йорк, и наша жизнь постепенно возвращается к привычному ритму. Туман перед моими глазами становится все тоньше, вскоре он едва различим. Но я чувствую свою полнейшую никчемность. Проклятье. Такое уныние не идет к моей комплекции. Поэтому я держусь особняком и размышляю, что станет со мной дальше.

Но однажды днем, когда я сижу у себя в спальне и читаю книгу стихов из библиотеки мадам Помпадур, ко мне приходит Белладонна. Она хлопает дверью, запирает ее, и при виде ее лица мое сердце начинает учащенно биться, а перед глазами мгновенно сгущается прежний туман, будто я вступил в густое облако дыма. Она бросает мне на кровать лопату.

— Ты выкопал мою мандрагору и отравил его, — заявляет она.

Я захлопываю книгу. Сейчас я не могу ей лгать.

— Да, — отвечаю я. — Потому что он отравлял тебя.

— Не твое дело принимать за меня такие решения, — гневно заявляет она. — Как ты посмел? Как ты посмел?

Я решил не говорить ей, что мне помогал Маттео: незачем рушить остаток жизни и ему тоже. Тогда она не разрешит ему поселиться здесь, а они с Аннабет уже продали квартиру и отправили багаж. Сами они не торопясь едут из Нью-Йорка и со дня на день будут здесь. Я считал часы до счастливого мига, когда мой брат навсегда поселится под одной крышей со мной, а Брайони невероятно радуется тому, что Маршалл и Шарлотта тоже будут жить здесь. Она еще сильнее обрадуется, когда Белладонна и Гай объявят о своей «помолвке».

Ее обожаемый Гай будет ей и отцом, и братом.

— Посмел и все, — коротко отвечаю я, стараясь с достоинством принять обрушившийся на меня гнев, хотя мое сердце безумно колотится. — Это казалось единственным выходом.

— Теперь я никогда не узнаю правды о Тристане, — говорит она. — Никогда не найду мое дитя. Из-за тебя. Я тебе этого до конца жизни не прощу. — Она отпирает дверь и, уходя, хлопает ею так сильно, что заснеженный пейзаж Утрилло, когда-то подаренный ею, падает со стены.

Умение прощать — это дар, — говорил нам Леандро. — Это единственное средство, которое может освободить нас от груза ненависти… Пока мы не способны простить, мы держимся за руку своего обидчика. И эта рука будет вечно тянуть нас назад.

Ее слова разбивают мне сердце, обрушиваются, как кочерга на голову Хогарта. И мое сердце рассыпается на сотни брызг, блестящих, как бриллианты на каблуках золотых парчовых туфелек некой женщины, которая прохаживается по ночному клубу, и вдогонку ей несется приглушенный смех.

Это слишком несправедливо. Мне ничего другого не остается. Только одно.

Белладонна — смертный страх!