Белладонна - Карен Молинэ Страница 142

— Шлюха! Не смей! Нельзя! Не делай этого! Ты моя и только моя! — визжит он. — Ты моя. Скажи это. Скажи!

— Я больше никогда этого тебе не скажу, — кричит в ответ она. — Никогда, никогда, никогда…

— Ты здесь, чтобы служить мне, — вопит он. — Ты моя!

Она молча слушает его крики и брань, окидывает его ледяным взором и старается успокоить дыхание, чтобы хватило сил стоять спокойно. Внезапно он замолкает. «Он боится меня, — с удивлением осознает она. — Он меня боится!» Она натягивает халат и делает шаг к нему, но он, даже вытянув руки, не может ухватить ее.

— Раскрой рот, — произносит она громким жарким шепотом. — Раскрой рот, и я дозволю коснуться меня.

Он зажмуривается и открывает рот, но она уже исчезла.

* * *

Гай просыпается и чувствует, что в комнате что-то не так. Он открывает глаза и садится на постели. Ему кажется, будто он видит сон: в кресле, сгорбившись, сидит Белладонна и смотрит на него. В эту душную знойную ночь на ней толстый купальный халат.

— Что случилось? — в страхе спрашивает он.

Она по-прежнему смотрит на него. Сердце Гая начинает бешено колотиться, он задыхается. Он ждет ее. Всегда будет ждать.

— Ты… — еле слышно произносит она. — Ты меня любишь?

— Да, — серьезно отвечает он. — Люблю. Очень люблю.

— Почему?

— Как ты можешь спрашивать? — говорит он ей с пылкой страстью. — Как же мне не любить тебя, даже такую невозможную, какой ты стала? Я тебя люблю, и все. Ничего не могу поделать. Верю в тебя — и больше ничего.

Когда-то, давным-давно, то же самое говорил ей Леандро.

— Как ты можешь? — кричит она, как кричала тогда. — Ведь я не женщина!

— Неправда! — кричит и Гай. — Зачем ты меня терзаешь?

Она не отвечает, только прикусывает губу и опускает глаза. Ее дрожащие руки лежат на коленях, на пальце блестит кольцо. Потом она, трепеща, встает.

— В Комнате Нарцисса. Через пять минут, — говорит она дрожащим голосом и выбегает.

Гай смотрит на часы. Медленно проходят три минуты, самые долгие в его жизни.

Три крошечных минуты. Три коротких слова.

Кто ты такая?

Где мое дитя?

Он мой отец.

Нет, нет, нет…

Позволь мне войти. Я люблю тебя.

Гай встает с постели и торопливо идет в Комнату Нарцисса, выжидает еще минуту, открывает дверь и запирает ее за собой. Ставни закрыты, шторы задернуты, в комнате стоит непроглядная тьма. Когда его глаза привыкают, он видит на одном из стульев белое пятно — ее купальный халат. Потом ему чудится, будто он видит на постели Белладонну. Возле запястий и лодыжек что-то поблескивает.

«Что она с собой сделала?» — думает он и подходит ближе к кровати. Она лежит на груде подушек, глаза завязаны черной шелковой лентой, запястья и лодыжки прикованы цепями к столбикам кровати.

Нет, нет, нет…

— Возьми меня, Гай, — шепчет она, и он слышит в ее голосе мольбу пополам со страхом. — Возьми, скорее.

— Не так. Не так, как он, — шепчет в ответ Гай. — Я не могу так поступить с тобой. Это должно произойти не так…

— Ты должен, — говорит она, мотая головой из стороны в сторону. — Должен, должен, должен…

Он подходит ближе и осторожно садится возле нее на край кровати. Не может удержаться. Склоняется к ее лицу так близко, что мог бы поцеловать ее, но не смеет. Потом видит, что из-под повязки по ее щекам медленно текут слезы. Белладонна, его дорогая, горячо любимая, в слезах. Та, что никогда не плакала, рыдает в плену.

— Я тебя люблю, — шепчет Гай и склоняется так близко, что мог бы губами снять слезы с ее щек. — Я тебя люблю.

— Пожалуйста, — молит она. — Прошу тебя, скажи это.

«Что сказать?» — чуть не вскрикивает Гай, но уже понимает, что она хочет услышать.

— Кто ты такая? — спрашивает он.

— Я ваша, мой… — произносит она дрожащим голосом, но Гай ласково касается пальцами ее губ, и она замолкает.

— Никогда больше не говори «мой повелитель», — тихим голосом велит ей Гай, поцелуями осушая ее слезы. — Я тебе не господин и не повелитель, и никогда им не стану. Я твой муж, а ты моя жена. А теперь я спрошу снова. Кто ты такая?

— Я твоя, — отвечает она.

— Зачем ты здесь?

— Чтобы исполнять твои желания.

— Что ты станешь делать?

— Все, чего ты захочешь.

— Я хочу тебя, — говорит Гай, и у него перехватывает дыхание. Он трепещет от ее голоса, от запаха, от ее тела, такого близкого к нему. Она этого не скажет, никогда больше не скажет «мой повелитель». Он не может устоять, целует ее шею, выпуклости грудей, кончик носа, губы. Целует ее, и она целует в ответ, очень крепко, будто хочет с его дыханием впитать в себя жизнь и снова вздохнуть свободно.

— Перестань, — вдруг вскрикивает она, и Гай в ужасе отстраняется. Неужели она прогонит его?

«О нет, прошу тебя, только не сейчас, когда мы так близки, не надо, не гони меня…»

— Раскрой ее, — шепчет она. Гай поднимает глаза на столик возле кровати и видит маленькую белую баночку.

— Ты этого хочешь? — Ему кажется, что она кивает. — Я не причиню тебе боли, — произносит он с неизмеримой нежностью. — Честное слово, я никогда тебя не обижу.

Он достает из баночки немного крема и касается ее там, где она хочет, где ни один мужчина не касался ее с тех пор, как…

Он сидит рядом с ней и ждет. Он все еще не снял пижамы. В комнате душно, но он застыл, как ледяная статуя, и ждет. Ждет. Прошу тебя, молю…

Проходит несколько минут.

— Гай, — шепчет она, и ее спина выгибается дугой, ноги сдвигаются. — Гай…

— Чего ты хочешь, моя милая? — шепчет он.

— Тебя, — отвечает она. — Я хочу тебя.

* * *

Я приношу им завтрак на подносе и оставляю у дверей, чтобы Гай мог забрать. Стараюсь не попадаться им на глаза, но на сердце у меня гораздо легче, так легко, как не было уже очень, очень давно.

С каждым днем Гаю требуется все меньше и меньше крема. Постепенно, одну за другой, он отстегивает цепи, потом снимает повязку с глаз и, наконец, медленно раскрывает ставни и отдергивает шторы.

Его Светлость сам не свой. Я звоню брату, все рассказываю ему, и он обещает прилететь, как только сможет.

Туман, застилавший мне глаза, начинает рассеиваться. Особенно после того, как прилетает Маттео и начинает сам готовить пищу для Его Светлости. Мы не обсуждаем его действий. Честно говоря, не могу сказать, что я рад, но должна же эта сага когда-нибудь, наконец, закончиться, верно?