Калейдоскоп. Расходные материалы - Сергей Кузнецов Страница 141

– Возможно, вы узнаёте этот портрет. Это конгрессмен Ларри Макдональд, один из пассажиров рейса KAL 007. Мистер Макдональд был ярым борцом с коммунизмом, он многократно пытался провести через Конгресс закон, запрещающий продавать оружие подобным режимам и их союзникам. Разумеется, оружейное лобби и либералы блокировали его попытки, но все равно каждое выступление Ларри было ударом по Советскому Союзу. Поставьте себя на место КГБ: вам в руки попал такой человек – вы бы его отпустили?

Да, Фред Хэррис рассчитал верно: уставшая от шпионских версий аудитория не ожидает такого поворота. Пятнадцать пар глаз смотрят на невысокого мужчину с усиками Кларка Гейбла. Тот продолжает:

– Есть многочисленные, хотя и не до конца подтвержденные свидетельства, что конгрессмена Макдональда видели в тайных тюрьмах КГБ, на Лубянке и в Лефортово. Также известны номера детских домов, куда были помещены 23 ребенка с этого рейса.

Слева от Лорен вскрикивает молодая кореянка – и тут же прикрывает рот ладонью. Так и сидит – воплощением немого, задушенного крика.

– То есть вы допускаете, что кто-то из пассажиров жив до сих пор? – спрашивает вчерашний японец.

– Да, – кивает Фред Хэррис, – возможно, наши родные и близкие много лет томятся в подвалах Лубянки, как томился похищенный Сталиным шведский дипломат Рауль Валленберг. И наша задача – добиться их освобождения!

– Но почему Россия не отпустит тех, кто выжил? – спрашивает Розенцвейг. – Это ведь больше не СССР, они отреклись от коммунистического прошлого и все такое…

– Не смешите нас, профессор! – отвечает ему Лесли. – Коммунисты приходят и уходят, а страны не меняются. Россия была вашим врагом и им осталась. Это империя, опухоль на теле Евразии.

– Убедительное выступление, – кивает довольный Фред Хэррис. – Не забывайте: люди из КГБ – всегда люди из КГБ, как бы оно ни называлось.

– Вот погодите, они еще чего-нибудь собьют, – замечает Лесли. – Так что я бы хотел предостеречь профессора Розенцвейга от излишних иллюзий на счет русских – они не меняются. По крайней мере, пока кто-нибудь не поступит с Москвой так, как поступили в сорок пятом с Берлином.

– Боюсь, эта задача нам не по силам, – улыбается Фред Хэррис. – Давайте лучше сосредоточимся на судьбе наших близких…

– Простите, – перебивает Фреда пожилой азиат в душном черном костюме, – мне кажется, леди нехорошо. Надо вызвать врача.

– Я врач, – вскакивает Лорен и видит, что одновременно поднимается Ричард. Через минуту они оба склоняются над обмякшей в кресле сухонькой старушкой. Лорен берет ее за руку.

– Пульс есть, – говорит она. – Кажется, просто обморок. Надо дать ей…

– Ничего не надо давать, – говорит Ричард.

Он прикладывает два пальца к сонной артерии, а потом несколько раз несильно ударяет старушку по щекам и щелкает по носу. Она вздрагивает и открывает глаза.

– Как вы себя чувствуете, мэм? – спрашивает Лорен.

– Извините меня, – лепечет старушка. – Я, кажется, потеряла сознание. Я думаю, мне надо на воздух.

– Мы попросим вас перенести… – начинает Лорен, но старушка вдруг вскакивает с кресла и поворачивается к Ричарду:

– Подайте мне руку, молодой человек.

– Нет-нет, не волнуйтесь. У меня все хорошо. Я только посижу здесь – и все пройдет. Это я от радости, да. Я же всегда знала, что Фрэнсис не погиб. Никто не верил, даже его дети не верили, но я тоже не верила – я знала. Я, молодые люди, девяносто пять лет прожила, я знаю – все повторяется, надо только подождать. Людям кажется: они уникальные, судьба их уникальная, любовь, ненависть, все такое… а я знаю: у Господа нашего не так много материалов, чтобы каждый раз начинать заново. Он-то работает, как хороший мастер, по готовым лекалам. Отец мой, царство ему небесное, был портной, старая школа, не то что нынче, костюмы на заказ, готовое платье тогда только оборванцы носили – но даже он повторялся, понимаете? Хотя сколько времени проработал – лет сорок, не больше. А Господу надо заполнить вечность, совсем другой масштаб, правда ведь? Все повторяется – вот я и верила: Фрэнсис вернется. Когда-то, много лет назад, до вашего рождения, даже до войны, мой будущий муж пропал без вести – в самом сердце черной Африки. Не сочтите меня расисткой, среди черных тоже встречаются хорошие люди, но там, в Африке, еще оставался каннибализм и, конечно, всякие сатанинские ритуалы… все были уверены, что Джозеф погиб, и только я верила: он вернется. Тогда еще не знала, а верила! Понимаете разницу, молодые люди? Верила – и Джозеф вернулся. Весь больной, можно сказать, не в себе – еще бы, такие ужасы! – но я ухаживала за ним, не ленилась, трудилась, как Господь велел, год за годом, много лет… и, с Божьей помощью, выходила! Поженились мы и тридцать лет вместе прожили, даже внука успели покрестить… ну, и Фрэнсиса, конечно, на ноги поставили. У вас-то есть дети, молодые люди? Нет? Так я и думала, нынче молодежь не очень-то спешит. А я так считаю: неправильно это. Вы лучше не тяните, какая это семья без детей? Вы согласны, юная леди?

Старушка грозит Лорен сухим пальцем, и Ричард неожиданно краснеет.

(перебивает)

Как она сказала? Все повторяется, надо только подождать?

У нас есть знакомая, фоторепортер. Однажды она показала нам свои снимки из горячих точек. Израиль. Шри-Ланка. Восточный Тимор. На одном фото со спины был снят взвод «голубых касок». Молодой солдат, обернувшись через плечо, глядел в камеру. Лицо растерянное, даже немного детское. Такой контраст между живой уникальной эмоцией – и одинаковыми касками.

– Снимок постановочный? – предположил я.

– Нет, конечно, – возмутилась фотограф. – Я шла за ними, и вдруг этот солдат обернулся.

– И ты успела?!

– Увы, нет. Это только в кино можно камеру за секунду вскинуть, выставить резкость, свет… А я не в кино, я не успела.

– И ты его окликнула, чтобы он обернулся снова?

– Нет, я приготовила камеру и пошла следом. Минут через сорок парень опять обернулся – и тут я нажала кнопку.

– А ты была уверена, что он снова обернется? – спросил я.

– Конечно. Это все фотографы знают: если что-то случилось один раз – оно случится снова. Надо только подождать.

Двери конференц-зала открываются, первым выбегает Артур:

– Как миссис Уиллард? Вы вызвали гостиничного врача?

– Кажется, она сама справилась, – говорит Ричард и неуверенно берет Лорен за руку. Она сжимает его ладонь, скорее дружески, чем нежно, мол, мы хорошо поработали, коллега, было интересно посмотреть ваши методы в действии, – но тут мимо проходят Тамми и Розенцвейг, никого не замечают, профессор что-то говорит, размахивая руками, девушка слушает, и длинные серьги гипнотически колышутся подле длинной шеи. Лорен смотрит ей вслед, представляет ее в ципао, шелк нежно переливается при каждом шаге, всякое движение замедленно, как во сне…