В поисках праздника - Виталий Капустянский Страница 14

– Нежное мечтанье, – сказал я, усаживаясь на ложе и вглядываясь в темный горизонт.

– Что? – спросил Игорь.

– Я говорю, что-нибудь полиричней есть?

– Сейчас поищем, – ответил Игорь.

Он активно стал крутить колесико настройки, и приемник стал издавать отрывистые мяукающие звуки, вдруг знакомая мелодия, расчлененная настроечным колесиком, влетела в мое ухо.

– Верни эту станцию, она сейчас больше подходит к звездной ночи, – последние слова я сказал вполголоса.

– А, мелодии Поля Мориа, – сказал Игорь и, заломив руки за голову, удобно улегся на спину.

Я был удовлетворен проведенным вечером, и приятный подбор сентиментальных мелодий тихо заканчивал, как мне казалось, насыщенный день. Пограничные прожектора ласкали уснувшее море, захватывая нашу стоянку, словно я собирался пересечь морские границы на диктаторском ложе. В моей голове крутился рой соблазнительных неостывших воспоминаний, да еще это периодическое озарение лагеря, поэтому мой долгожданный сон никак не мог ко мне пробиться через возникающие сладостные барьеры. Неожиданно на нашу лысоватую, вспыхивающую горку поднялся невысокий полноватый в животе гитарист, на короткой лямке на левом плече у него висела гитара, блеск лака даже ночью выдавал фирменный инструмент.

– А мне говорили, что здесь скучают, я пришел веселить, а все спят, – подсмеиваясь и озираясь вокруг, говорил он.

– Все давно спят, у нас режим, так что веселить иди кипарисы, – твердо сказал я.

– Ну, извини, – ответил он и, пятясь, удалился с горы.

После ухода гитариста я надеялся, что алуштинский сон заберет меня в бархатные лапы, и, скинув с одеяла запрыгнувшую цикаду, пожелавшую видно, исполнить колыбельное соло у меня под ухом, я повернулся на бок. Но случилось то, чего я менее ожидал, оказалось, что гитариста еще раньше звал в гости Андрей и вот сейчас, когда одинокий, мрачный гитарист с отчаянно повисшими, как мокрые усы, струнами, спускался с негостеприимной горы, к нему навстречу поднимался неутомимый Орфей.

– Здорово, ты от нас? – спросил Андрей.

– Да, но там спят. Я хотел поиграть…

– Слушай, выпить есть?

– Есть.

– Замечательно, сейчас к тебе, а потом к нам.

– А, как же…

– Да, пошли они все.

Звеня бутылками и над чем-то подсмеиваясь, они поднялись на ночные подмостки нашего лагеря. Немного покрутившись на сцене, они уселись близко от меня, после чего шумно раскладывали реквизит и закуску, все это, как всегда, должно было сыграть главную роль в предстоящем спектакле.

– Андрей, – усевшись на кроватке, начал я, – день световой большой, за это время все можно успеть. Почему это надо делать именно сейчас?

– А может я, весь день ждал именно этого, ты мне этого не преподнес.

– Слушай, если так подходить к жизни, то у тебя стеклянный стержень.

– А твой стержень…

– Ладно, мужики, не будем ссориться, я очень не хочу быть причиной вашей ссоры, – виноватым голосом сказал гитарист.

Я понял, что остановить его не возможно, в Андрея снова вселился бес, который захватил его еще в поезде, от этого у меня возникало такое чувство, что земля снова едет под нами и что этот невидимый поезд, с которого нам никогда не сойти, уносит нас в страшное и неизвестное.

– Слушай, давай выпьем, отдохнем, – попытался предложить гитарист.

– Он не пьет, – отрезал Андрей.

– Да, тяжелый случай, а хочешь, я тебе спою?

– Завтра сколько угодно, сегодня нет.

– Слушай, с тобой тяжело…

– Ладно, хватит, на, держи, – сказал Андрей, подавая стакан.

– Да ее надо разбавлять, ты что, обалдел?

– Да ладно тебе.

– Да ты что, крутая смесь.

– Да не может быть, ну дай, я попробую без разбавлений, – сказал Андрей.

Наступила психологическая пауза, финал первой сцены, Андрей поглощал гремучую спиртовую смесь.

– Ну?

– Да ты что, не такое пивали, – распрямив спину, усмехнувшись, сказал Андрей.

– Слушай, с тобой тогда не выгодно пить, сколько ж тебе надо?

– Нормально, разберемся, – жуя и хлопая себя по бедрам, говорил Андрей.

Гитарист опрокинул стакан с разбавленной настойкой, аппетитно закусывал и сетовал на Андрея. Звали его Владимир, и когда-то он работал на эстраде профессионально, но за пристрастие к спиртному зелью был уволен. Пропустив по паре стаканчиков, они оживились, гитарист прошелся пальцами по струнам и принялся за настройку гитары.

Андрей разжег костер, и в мою сторону потянуло сладковатым дымком, Владимир исполнил миниатюру из музыки Вивальди, а потом, несколько раз глубоко вздохнув, он начал петь. Играл он действительно мастерски, его пальцы срывали со струн такие законченные звуки, а голос довольно точно исполнял знакомые песни, что мне невольно пришлось стать заинтригованным слушателем. Я полностью перевернулся в сторону гитариста и разглядывал его лицо, иногда светлеющее от языков пламени, думал о том, откуда у этого проспиртованного человека такая сила приковывать к себе слух. Он закончил песню, а она все еще продолжала звучать в моих ушах; когда они снова выпили, я попросил его спеть еще одну песню.

– Виктор, ты же хотел спать, – заметил мне Андрей.

Но Владимир, улыбнувшись, успокоил Андрея и, как-то сорвав со струн тревожный и отчаянный звук, в стремительном темпе полетел своим голосом куда-то под откос, исполняя завораживающую песню. Слушая его, я откинул одеяло и сел на кровати, его песни отдалили ночь, сделав сон далеким и несбыточным, и костер, в который Андрей подкладывал сучья, вдруг разгорелся, поднявшись огненной, львиной гривой, освещая нашу стоянку до скрытых ночью обрывов. После пения гитарист отверг поднесенный Андреем стакан.

– Слушай, мне в таком темпе не выдержать, извини.

И, перебирая струны, стал что-то вспоминать, откашлявшись и поглотав воздух, он постепенно, набирая голосом силу, затянул голосистую русскую песню, в которой столько небывалой тоски и столько неизбежного страдания, что невольно поглядываешь на чернеющие обрывы, куда всегда стремилась русская погибающая душа. Вскоре Андрей, перехватив инициативу, взял в руки гитару, давая отдохнуть опьяневшему гитаристу то ли от настойки, то ли от пьянящих душу песен. Владимир задумчиво смотрел на пламя костра, и было видно, что он все еще живет своими песнями. Андрей стал петь свои любимые песни, но я словно их не слышал, и в моей душе бурлила неведомая сила, устремляя мой задумчивый взгляд в чернеющий горизонт. Со стороны моря стали доноситься девичьи голоса, окруженные мужскими басками, и неожиданно на концертные подмостки поднялись Ирина с Олей, сопровождаемые Гераклом и поваром Жениилом, за ними шли Олег, Володя, Семеныч. Саша ухаживал за Олей, словно не давая ей остыть от набежавших чувств, которые кипели в ее чувственной и искушенной душе. В Ирине чувствовался независимый нрав, и она, окинув взглядом нашу стоянку, попросилась ко мне на ложе, белые, плоские плотики на жесткой земле ее просто пугали. Пылающая Оля, ускользнув от сильных рук Геракла, мягко приземлилась на мое спасительное ложе.