Седьмого не стрелять (сборник) - Леонид Васильев Страница 14

– Не, я не мог – я в то время болел, у меня нога болела. С дерева упал: вывих… понимаешь, Мариванна, у соловья песня сложная. Это надо просвистеть вот так: «Фью-у-вить», а у меня так не получалось. Да и гармошки, как у Ивана Бровкина, который был на целине, тоже не было. А попытки звуками человеческой речи передать соловьиную песню всегда смешны. Песня соловья так своеобразна, так странно сладка, дика и нежна, что трогает до дрожи, особенно, когда слушаешь её в предрассветный час, когда кругом тьма и тишина, звёзды и чёрные кусты…

Иван покосился на свою романтичную жену. Её лицо ему показалось прекрасным, одухотворённым; глаза закрыты, носик вздёрнут, губки приоткрыты, словно для томного поцелуя, будто что вспоминает. Как знать, возможно, и ей в молодости приходилось быть соловьихой.

Супруги ещё долго бы сидели во дворе на чурбаках, но за огородом, на краю леса, залаяла собака. Промысловик заёрзал на месте.

– Интересно, чья это собачка голос подаёт, по зверю или по птице работает?

– Это, похоже, наша Белка лает? – предположила хозяйка.

– Наша ж Белка на цепи сидит! – буркнул хозяин.

– Ага, – на цепи! – я её давно гулять отпустила, – ответила Мариванна.

– Ах, вот как? – обрадовался Мишин. – Надо идти посмотреть, что там происходит. Первый трофей полагается дать собаке потрепать – для закрепления инстинкта.

Промысловик, прихватив ружьё и патроны, поспешил на лай. Сзади, громко топая сапогами по мёрзлой земле, бежала Мариванна:

– Эй, Иван, я с тобой!

– Иди-ка ты домой, к тёплой печке! – командовал Иван. – Я быстро вернусь.

Собака, задрав голову вверх, бегала под кроной сосны, царапая обледенелый сучковатый ствол, увидев хозяев, она приободрилась, залаяла громче.

Промысловик сообразил, что в густой хвое прячется белка, но зверька не видно, притаился. Мишин велел жене тяжёлой палкой колотить по стволу дерева. Мариванна, взяв в руки обледенелую палку, пожалела, что не прихватила с собой тёплые рукавицы. Руки обжигало холодом, но женщина, превозмогая неудобства, колотила палкой по дереву, сверху на голову и плечи сыпалась мёрзлая хвоя.

Наконец, Мишин заметил мелькнувшую белку. После выстрела зверёк обмяк и застрял в сучках. Промысловик решил сбить трофей вторым зарядом, но и это не помогло, а собака, не боясь выстрела, лает до хрипоты. Охотник патронов взял не много – всего восемь штук. Скоро они закончились. Удары свинцовой дроби сбросить зверька на землю не помогли.

Разочаровавшись в предприятии, Иван на всё махнул рукой:

«Пошли домой – это не наш трофей… сегодня нашей Белке близко познакомиться со зверьком не удалось».

– Как это? – возмутилась Мариванна. – Не дело трофей на дереве оставлять.

Хозяйка скинула с себя толстую куртку и, хватаясь за сучки, неумело полезла на дерево. Она упрямо карабкалась по сучкам, а Иван озабоченно кричал:

– Ну, куда ты, сумасшедшая, до зверька – то метров восемь, а сучки легко ломаются. Грохнешься вниз – и всё.

Преодолевая высоту, Мариванна часто останавливалась, жарко дышала на замёрзшие ладони и, неуверенно цепляясь за сучки, лезла всё выше. И вот она уже на самом верху, такая маленькая, беспомощная. Дунь ветер по-хорошему, скользнут на гибких сучках ноги и не удержат тело уставшие руки.

Наконец, жительница хвойных лесов серебристо-серая белка в руках хозяйки. К радости присутствующих – трофей добыт. Собака азартно обнюхивает ещё тёплого зверька. По щекам Мариванны катятся слёзы счастья и непрошедшего страха… Лазая по сучкам подобно дикому зверьку, домохозяйка прочувствовала труд, и работу промысловика.

Мишин обнял жену, что-то шепнул ей на ухо, отчего Мариванна, утерев платком слёзы, пришла в себя и заулыбалась, а вслух Иван весело сказал:

– Ну, вот, спасибо вам, мои дорогие. У меня сегодня появилось сразу два помощника: две белки – жена и собака. Собака находит, я стреляю, а жена достаёт!

Отличный сыр

Наконец-то пришло долгожданное потепление. Серое небо посветлело. Солнце бьёт в глаза, выжимая слёзы. Над слепящими снегами пронзительная синь. Ни облачка. Тени на снегу синие-синие, словно лужицы пролитого неба. И всё это бело-синее обласкано золотом весеннего солнца.

Поля, дороги ещё покрыты снегом, гнутся под слоем снега еловые лапы.

Конец марта не очень-то по виду отличается от буранного февраля. Но с каждым утром солнце всё раньше выплывает на небо и вечером позже уходит на покой. Каждый день прибавляется на несколько минуток.

Первая победа мартовских лучей – приствольные круги, особенно с южной стороны, нагретых солнцем древесных стволов. Тоненькие берёзки ещё стоят в снегу. Их белая кора, как и белый снег, плохо нагревается. Вторая победа – разрумянились стволы в кроне лип, берёз, зарделись ветки вербы.

Ранним утром Иван Мишин тепло одетым выходит из дому и подолгу любуется зарождением нового дня, слушает несмелые голоса птиц, смотрит в бездонную синь неба. В эту пору каждый звук весны радует. Оживились в хлеве куры, без умолка кудахчут, мычит корова, а рыжий петух сел на изгородь и кукарекает. Мишин вспомнил стишок М. Исаковского:

Весна, весна кругом всё дышит,Весна, весна шумит со всех сторон!..Взлетел петух на самый гребень крышиДа так поёт, что слышит весь район.

На улице первыми оживились воробьи. Разогреет солнышко лужицы, а воробьи только этого и ждут. Купаются, брызги по сторонам летят: до драки доходит. Другие птицы, которые к человеческому жилью только зимой на время прибиваются, весной себя ведут иначе. Серая ворона всю зиму возле дома отходами в мусорной куче копалась, теперь сидит на ветке головой вертит и не каркает, а храпит непонятно: «Не подавилась? – подумал Иван. – Нет, это ворона поёт. Тоже радуется весне».

Пела-пела она, да как с ветки сорвётся и уже со своим другом вверх взлетела. Покувыркались, поиграли и дружной парой в лес направились. Этим их весеннее объяснение в любви закончилось, будут в лесу гнездо вить и детей выводить.

Почувствовал весну и дятел, и ему петь захотелось. Да вот беда: голоса для пения природа не отпустила. Как же ему весну прославить?.. и вот по лесу покатилась звонкая барабанная дробь. Это дятел усердствует. Сидит на старой осине и клювом бьёт по стволу. Постучит и прислушается.

Кому надо, тот уже услышал это барабанное объяснение. Услышала дятлиха, и тронуло её сердце. Зиму она и дятел прожили врозь, в угрюмом одиночестве. А теперь почувствовали: пришла пора долбить новое дупло для гнезда. И вот она летит на нежный барабанный призыв.

Это всё дневные радости. А ночью в лесу темно и страшно. В лунном свете снег между стволами голубеет, и вдруг… как захохочет кто-то. Не то дразница, не то грозится: «Пу-гуу, пу-гуу…»