Вьетнамская жар-птица - Юлия Монакова Страница 14

Спустя несколько месяцев, когда девочка уже вполне освоилась в новой семье и получила разрешение гулять во дворе самостоятельно, она выменяла у старшего сына дворничихи свою жар-птицу.

Двенадцатилетний Фархад, не по годам серьёзный, чумазый, черноглазый и вихрастый, славился среди дворовой ребятни тем, что был постоянно голоден. Если кто-то из детворы выходил из дома с едой, Фархад коршуном кидался в сторону жертвы, торжествующе вопя:

– Сорок восемь – половину просим!..

По негласному закону двора после этой присказки невозможно было не поделиться угощением с другим. Поэтому, даже не видя Фархада поблизости, дети, выходя на улицу с каким-нибудь лакомством, предпочитали заблаговременно выкрикнуть:

– Сорок один – ем один!

Маленький узбек был рад абсолютно всему – пирожку с капустой, яблоку, да даже простой горбушке хлеба, густо присыпанной солью. Вера деловито сторговалась с ним на три бутерброда с ветчиной за свою жар-птицу. В семье Фархада из религиозных соображений никогда не ели свинину, и отведать настоящей ветчины было тайной заветной мечтой мальчика. Сбегав домой, Вера, неумело орудуя ножом, быстро соорудила три толстых бутерброда с нежно-розовыми ломтями ветчины и вынесла их в подъезд, где Фархад уже поджидал её на лестничной клетке между вторым и третьим этажами.

Мальчишка жадно заглатывал кусок за куском, подставив под подбородок ладонь – чтобы не потерять ни одной крошечки, торопливо глотал, жмурился и фыркал от наслаждения. Верочка терпеливо ждала. Доев последний бутерброд и высыпав в рот крошки, Фархад с сожалением вздохнул, затем засунул руку в карман и извлёк вожделенный брелок.

– На, получи!

– Спасибо… – прошептала Верочка, боясь поверить собственному счастью и пятясь назад, чтобы поскорее скрыться в недрах квартиры, в безопасности – а то вдруг он передумает?..

Жар-птица серьёзно не пострадала за эти месяцы в чужих руках. Только не хватало одного пёрышка в хохолке. Но это, в принципе, была такая мелочь, на которую не стоило обращать внимания.

А Фархад, кстати, в лихие девяностые выбился в люди – то есть в «братки». Приобрёл авторитет в кругу таких же бандитов, напялил хрестоматийный малиновый пиджак и лихо расправлялся с недругами, одновременно крышуя сеть «комков». Его младшая сестра (та самая, что некогда донашивала шмотки за Верочкой), красотка Севара с оленьими глазами, стала скандально известной моделью – её обнажённые фотографии появлялись на первых полосах газет типа «СПИД-инфо». Когда Вера вернулась в Россию из США, до неё долетели слухи о том, что Фархад теперь – уважаемый бизнесмен, владелец сети отелей, а сестра его – классическая дама с Рублёвки, вышедшая замуж за порядком потрёпанный, но увесистый денежный мешок. Неизвестно только, как отнеслась дворничиха Насиба к такому повороту в судьбе своих отпрысков…

В конце последнего дошкольного лета на Веру свалилось нежданное-негаданное счастье. Отпуска у отца и мачехи одновременно выпадали на август, поэтому ими были немедленно приобретены путёвки в семейный санаторий «Морская звезда». Оставив бабушку на хозяйстве, все остальные отправились на юг, в Одессу – «в цветущих акациях город у Чёрного моря», как пел уже знакомый Верочке по бабкиным рассказам Леонид Утёсов.

Римма Витальевна, оказывается, была с великим певцом знакома и даже приятельствовала с ним и его подругой, балериной Антониной Ревельс, ставшей впоследствии его второй женой. Громова частенько получала приглашения в дом на Каретном ряду, рядом с садом «Эрмитаж», где собиралась вся богема советской Москвы, – Утёсов не выносил одиночества. В последние годы он сильно сдал, болел, но гостей принимал по-прежнему с удовольствием. И рядом всегда находилась верная Ревельс. «Тонечка ведь славная, милая, безобидная, как младенец, – рассказывала бабушка, – даром что её сейчас все пытаются очернить, называя хитрой, расчётливой и чёрствой стервой. Я же не знаю человека преданнее и невиннее её…»

Верочка, откровенно говоря, слушала все эти старухины воспоминания вполуха: кому могли быть интересны рассказы о людях, большая часть из которых уже померла?! Впоследствии, конечно, жалела, казнилась: надо было впитывать рассказы бабушки каждой клеточкой души… Но осознание, как обычно, пришло слишком поздно – когда Громовой уже тоже не было в живых.

Впрочем, в то лето девочка ещё не задумывалась о подобных тонких материях. Важным было другое: она впервые в жизни едет не куда-нибудь, а на самое настоящее море! И – что было совсем уж невозможно осознать – она полетит туда на самолёте! Ромка бы умер от зависти, если бы знал. Вообще, все мало-мальски значимые события своей новой жизни Верочка привыкла мысленно пересказывать Ромке, живо воображая его реакцию и предугадывая, что он мог бы ей ответить по тому или иному поводу. То, что от него не приходит писем, удивляло и огорчало её, но она и мысли не допускала о том, что друг забыл её. Наверное, ему просто сейчас не до корреспонденции…

Бабушка была не особо довольна, когда узнала об этой поездке. Вернее, она была недовольна участием в ней Верочки, поскольку настроилась на усиленные занятия вокалом вплоть до школы. А тут – ни много ни мало – три недели перерыва!

– Вере обязательно лететь с вами? – спросила она сына холодно, когда тот, довольный, торжествующе помахал перед носом у матери путёвками. – Я вполне могла бы оставить её при себе, мне это не трудно. Мы неплохо ладим и это время провели бы с пользой, весьма продуктивно…

Верочка, присутствующая при разговоре, похолодела от ужаса. Не может быть! Неужели её не возьмут на море?! Однако, к её удивлению, отец горячо возразил Римме Витальевне:

– Ну что ты, мама. Мы берём Верочку с собой не потому, что так надо, а потому, что я этого хочу. В конце концов, она моя дочь… Ты же сама об этом мечтала, не так ли – чтобы я исполнял свой родительский долг? Ну и потом, ты эгоистично не думаешь о том, каким подарком эта поездка станет для девочки. Она ведь никогда прежде не бывала на юге… Уж всяко лучше, чем сидеть в пыльном душном городе.

– Ну, мы могли бы съездить на дачу… – начала было бабушка с сомнением, но затем перевела взгляд на внучку и наткнулась на её умоляющие глаза.

– Тебе и вправду хочется в Одессу, Верочка? – спросила она, смягчаясь. Та молча кивнула, из суеверия даже на секунду боясь поверить, что счастье всё-таки возможно.

– Ну, тогда решено. Поезжайте! – Старуха махнула рукой. – Кстати, Вере нужно будет купить панаму, пляжные тапочки и купальник. Но, Саша, поклянись мне, что не дашь ей простужаться – пусть не сидит подолгу в воде, не ест много мороженого, и никакого лимонада, слышишь?

– Слушаюсь! – отчеканил сын, шутливо приставив ладонь к виску.

Бабушка, пропустив иронию мимо ушей, перевела взгляд на внучку.

– А ты пообещай, что без меня будешь регулярно делать упражнения и распеваться.

– Обещаю! – пискнула Вера.

Полёт промелькнул для неё, как один миг. Казалось – вот только-только поднялись по трапу, расселись в салоне на мягких удобных креслах, прильнули к иллюминатору, чтобы полюбоваться пеной облаков… и уже из динамиков доносится: «Товарищи пассажиры, наш самолёт начинает снижение, пристегните, пожалуйста, ремни и оставайтесь на своих местах». Вера даже расстроилась, что всё прошло так быстро. Однако её сестра и мачеха перенесли полёт не так уж легко – лица обеих имели зеленоватый оттенок, и отец, опасаясь, что их может начать рвать, предусмотрительно держал наготове бумажные пакеты.