Слуховая трубка - Леонора Каррингтон Страница 14

Я послушно повиновалась и следила за тем, как остальные проделывали нечто такое, чего мне никогда бы не удалось повторить. Единственное, что было понятно: они стояли, как аисты, на одной ноге и опасно раскачивались. Затем последовали серии подергиваний, когда руки разлетались в стороны, а головы так энергично вертелись и вращались, что я подумала: женщины вот-вот открутят себе шеи. В следующую секунду случилась беда — я начала хохотать и не могла остановиться. По лицу катились слезы. Я прикрыла ладонью губы, надеясь, что остальные решат, будто я не смеюсь, а плачу, будто у меня какое-то тайное горе.

Миссис Гэмбит оборвала музыку.

— Миссис Летерби, если вы не способны контролировать чувства, будьте добры, покиньте помещение.

Я вышла и, устроившись на ближайшей скамье, смеялась, смеялась, смеялась. Я сознавала, что веду себя неподобающе, но ничего не могла с собой поделать. На меня даже в молодости время от времени нападали бесконтрольные приступы смеха, и каждый раз на людях. Однажды, помнится, такое случилось в театре, куда я пришла со своим приятелем Мальборо, тогда меня едва не пришлось выносить на руках, и все потому, что какой-то мужчина в черном сюртуке встал и прочитал чрезвычайно драматическое стихотворение. Не могу припомнить, почему меня так разобрало: то ли это было что-то нервное, то ли стихотворение показалось мне комичным. Такое впечатление, что Мальборо присутствовал всякий раз, когда меня одолевали припадки — он называл это маниакальным смехом Мариан. Всегда потешался, когда я становилась всеобщим посмешищем. Воспоминания натолкнули меня на мысль: как он проводит время в Венеции? Постоянно плавает на гондолах и, может, в компании своей увечной сестры? Возникал еще один вопрос: что же с ней такое, если за тридцать лет дружбы с Мальборо я не видела не только ее саму, но даже и ее фотографии? Что-нибудь уж очень впечатляющее, например две головы. С двумя головами он не стал бы ее брать кататься на гондоле, если только не сажал за марлевый занавес. Только не прозрачный, а очень плотный.

Мальборо — выходец из аристократической семьи, поэтому я бы не удивилась никаким странностям. Хотя у меня самой бабушка была сумасшедшая, а мы отнюдь не аристократы. А среди коров есть аристократы? Ведь двухголовые телята на ярмарках не редкость.

Такие мысли вертелись в моей голове, когда ко мне присоединилась миссис ван Тохт и грузно села рядом. После упражнений она все еще тяжело дышала.

— Мальборо плывет в гондоле с двухголовой сестрой и слушает, как ему поют «О sole mio», — сказала я и осеклась. Пора бы научиться не высказывать мысли вслух. Но картина была настолько живой, я видела две головы сквозь желтоватый занавес на гондоле.

Миссис ван Тохт не обратила внимания на мои слова и так близко, заговорщически, придвинулась, что у меня возникли трудности со слуховой трубкой.

— Можете поведать мне свою жизненную трагедию, — проговорила она, задыхаясь и пыхтя. — Мы все на дороге жизни прежде, чем увидеть свет, испытываем злоключения и горести.

— Да, у меня были проблемы, — ответила я, вознамерившись пожаловаться на Мюриель и Роберта. Решила, что будет очень приятно. Но только начала про телевизор, как она прервала меня нетерпеливым жестом.

— Да, я все понимаю. В человеческом сердце есть темные уголки, куда я не могу проникнуть благодаря моему особому дару. Он не столь велик, как у миссис Гонзалес, Наташа, наша дорогая Наташа. Но астральная интуиция позволяет мне помогать и утешать себе подобных. Своим скромным способом я обратила к свету много заблудших душ, хотя мой скудный дар никак не может сравниться с удивительной силой Наташи. Ею управляют, если вы понимаете, что это такое. Иметь духовный контроль — редкое, замечательное благо. Наташа — чистый сосуд, посредством которого нам дано ощутить невидимые силы. «Не я, а тот, кто действует во мне», — постоянно твердит она, и ее чистая простота созвучна словам Христа, который, творя чудеса, повторял: «Не я, но Отец Мой Небесный».

Воспользовавшись паузой, я поспешила вернуться к Роберту и телевизору и начала:

— У моего внука Роберта неприятное пристрастие к телевизору. До того как он установил в доме этот жуткий прибор, я садилась после обеда в гостиной и забавляла семью небылицами и анекдотами из моей прежней жизни. Гордилась тем, что умею, если захочу, рассказать потешную историю. Разумеется, ничего вульгарного — остроумное, может быть, даже солененькое, если меня не донимал ревматизм. Ревматизм, конечно, большая помеха смешным рассказам. Вот Мюриель, жена моего сына, нисколько не сочувствует моему ревматизму. Зато поедает кучу шоколадок и постоянно их прячет — очень неприятная привычка. Я неустанно задаю себе вопрос: почему Галааду пришло в голову на ней жениться…

Я уже начинала получать удовольствие от своей речи, но миссис ван Тохт остановила меня повелительным жестом:

— Нельзя ничем в себе гордиться. Даже нечто совсем простое, как смешной анекдот, — духовная чума, если является источником самовлюбленности. Смирение — вот фонтан света. Гордость — болезнь души. Многие приходят ко мне за советом и духовным утешением. Возлагая на них руки, чтобы успокоить тревогу и наполнить любовью и светом, я всегда повторяю: «Смирение прежде всего. Полная чаша больше не может ничего принять».

Навалившись, она уже почти сидела на мне. Я едва могла дышать, но была полна решимости рассказать о Мюриель.

— После того как Роберт принес в дом телевизор, моя невестка начала устраивать вечеринки с бриджем. Так это, по крайней мере, называлось в мои дни. А сейчас называется вечеринками с канастой. Когда люди собирались играть в эту смешную игру, меня из гостиной выдворяли. В первый раз я уйти отказалась и рассказала четырнадцать анекдотов про попугаев, позабыв конец не больше чем в шести.

Я надеялась, что миссис ван Тохт попросит их рассказать, и уже готовилась начать с истории о йоркширском попугае, но она снова завела свое:

— Вечерами по средам Наташа собирает небольшие компании у нас в бунгало. Не сомневаюсь, если придете, получите большую духовную поддержку. Будут только Наташа, Мод, вы и я, все очень мило, по-свойски. Наташа передаст Послания, предназначенные для каждой из нас великим невидимым, затем мы соединим руки за небольшим столом и обменяемся вибрациями. Случается, нам везет — происходят материализации из астрального плана.

Я дошла только до середины попугайного анекдота, когда она тяжело поднялась со скамьи.

— Так мы вас ждем в восемь тридцать вечера в среду в моем бунгало. Не проговоритесь миссис Гэмбит — у нее в духовной сфере большие амбиции, и она завидует силе Наташи. Мы собираемся нашим Кругом тайно, чтобы сконцентрировать астральную энергию.

Сделав это таинственное заявление, она поковыляла прочь, оставив меня вспоминать, как же кончается анекдот про йоркширского попугая. Внезапно на дорожке появилась Анна Верц. Я встала и, сделав вид, что не заметила ее, повернула к своему бунгало. Но она передвигалась быстрее и вскоре меня нагнала. Собственно, Анна не мешала мне наслаждаться вечерним воздухом — без слуховой трубки ее голос казался мне шелестом, словно шум толпы на далеком стадионе. Даже не делая попытки что-нибудь расслышать, я с радостью увидела, что на небо вышла Венера и сияет над верхушками деревьев. Я очень хотела рассказать Анне, как мне нравится моя любимая яркая планета, но я понимала, что это неуместно. Анна казалась раздраженной, — наверное, снова ужасно перетрудилась, хотя я не могла представить, что настолько изнуряющее она делала.