Кавалер умученных Жизелей - Павел Козлов Страница 14

Ведь я лечу сейчас за этой ночью.

Потом прочту, как Пушкин написал.

Ведь если что случится с самолетом,

За чувство – своей жизнью заплачу.

А то, какой-то там специалист,

Назначенный врачом в научном центре,

Сеанс со мною будет проводить

Целительным лечебным брачным сексом.

Там, в Томске, у меня целитель есть».

Стюард сказал, что скоро «Боташово»,

Томчане так зовут аэропорт.

* * *

– Вот спорим, что какая-то актриса, —

Две девушки, спешившие на рейс,

Рассматривали группу прилетевших,

А Лазарев недалеко стоял.

И понял, что отметили Наину.

– Идёт, как королева сквозь толпу. —

Наина, Коля видел, похудела.

Поэтому, возможно, впечатляла

Какой-то окрылённой красотой.

Сначала – будто всматривалась в лица

Встречающих, но было далеко.

Потом вдруг разглядела, где он есть,

И улыбнулась, и рукою помахала.

Он тоже, как тут скроешь, счастлив был,

Но главным было чувство удивленья:

И, что она внезапно сорвалась?

И речь не шла, вернуться чтоб обратно.

Ну, может быть, когда-нибудь, потом.

Наина в это время подошла,

И в тот же миг подумала с досадой:

«Зачем я нацепила каблуки?

Но снизу вверх не смотрит „цыганенок“.

Как сокол – гордо голову вознес».

Внезапно он схватил её в охапку

И сразу же отпал любой вопрос:

Что лучше – величаво наклониться?

Или присесть, чтоб легче целовать?

Их встреча обрела непринуждённость.

– Тебя, как скажешь, к предкам отвёзти? —

Её он отпустил, и любовался.

– Нет, Коля, я недаром выясняла

Насколько ты свободен в эти дни.

Скажи мне, если ты делами связан. —

– Да что же ты насколько деликатна!

Ты знаешь же, Наина, для тебя! —

И гордой головою он три раза,

Направо и налево помахал,

Желая показать: «Всё, что угодно!».

– Давай тогда поедем в Заозерье,

Вздохнем и разберемся, как нам быть. —

Тут Коля загрузил её в машину,

Стремительно понёсся в город, в центр.

Наина не особо умилялась,

Что, вот, мол, дорогие мне места.

Какие могут быть воспоминанья,

Когда нельзя взглянуть по сторонам?

Весь путь от Боташово и сквозь Томск,

Смотрелся, словно гоночная трасса.

Повсюду им светил зелёный свет,

И не было заторов при движеньи.

Единственно, что промелькнула мысль:

«Вот так бы и в Москве исчезли пробки».

Кафе носило имя “Tommy gun”.

Хоть в центре, но почти совсем пустое.

Лишь три-четыре пары по углам.

– Сюда обычно публика не ходит? —

– Нет, бойкое местечко, но сейчас… —

Столь яркое название кафе

Наину навело на размышленья:

– В далекой глубине сибирских руд,

Хозяин «точку» называет по-английски.

Вот это, понимаю я, гламур.

Что “Tommy” – это лихо он придумал,

Никто не догадается, что Томск.

А “gun”, я полагаю, что – ружьё.

А, может, даже пушка, покрупнее.

Но думаю, что это Ганнибал,

Твой очень вероятный предок, Коля.

И дальше расшифруем – «Ган» и бал,

И, значит, здесь танцуют вечерами.

Но главное, что здесь со мною ты. —

– Я помнил, что ты очень уж красива,

Но думал не настолько обалдеть.

Не верится, что ты со мною рядом. —

– Летела я не просто, а к тебе.

Где можем мы с тобою поселиться? —

– Так, может, я спрошу у Вячеслава?

Он звал меня смотреть второй этаж.

Там воздух, и тайга, и всюду сосны. —

– В его хоромы? Сами по себе? —

– Они с женой во флигеле, обычно.

А дети ходят в школу-интернат. —

Второй этаж нес запах новостройки,

Кругом был бор из мачтовой сосны.

Границей бора возвышался берег,

Обрывом ниспадающий к реке,

Как будто бы стена из красной глины.

От воздуха кружилась голова.

Но от любви – они про все забыли.

Наина вновь узнала Николая,

А он нашел любимые черты

В сошедшей к нему с трона королеве.

И все-таки настал тот главный миг,

Когда Наина тихо прошептала:

– Я выплеском своей кипящей крови

Откликнулась на твой разящий меч. —

Луна светила с вечною тревогой.

Любовь вплела в венок ещё цветок.

* * *

– И что же, соберёшься и уедешь? —

Отказывался верить Николай.

– Я, Коля, что-то главное скажу,

И думаю, ты с этим согласишься.

Я полностью тебе принадлежу,

И вижу, до чего тебе желанна.

И вот, пока желание твоё,

Продолжит на меня распространяться,

Я буду оставаться лишь твоя,

Какие не случились бы событья. —

Тут парень даже несколько опешил,

Но он любил подругу детских лет.

Она, меж тем, по-прежнему вещала:

– Я знаю уж давно, бесповоротно,

Что, нету сил мне жить в такой прекрасной,

Но вялой, безнадёжной глухомани,

Когда узнала, как же мир велик.

Не всюду, не всегда он так хорош.

Но есть у нас на то и дар познанья,

И жажда поиска, и крылья для души. —

«Как много там в Москве смогли придумать»,

Единственно, подумал Николай.

– Я, Коленька, поеду дальше жить.

Чего-то достигать, и заблуждаться.

Что делать? Мы всегда среди людей,

И разные бывают отношенья.

Тебя же разлюбить я не смогу,

Пока меня ты не разлюбишь, не забудешь. —

– Не радостные, скажем, перспективы.

Но я к тебе настолько прикипел,

Что вряд ли кто-то сможет быть роднее. —

– Но сам ты должен жить, как ты живешь.

Я слышала, что ты хотел жениться? —

– Та женщина сейчас в Новосибирске.

Проведать родичей туда её послал,

Когда ты позволила, что приедешь. —