Zевс - Игорь Савельев Страница 14

Старики вокруг нудно говорили о своем, и что от одних, что от других разговоров можно было вешаться: «Болячки, болячки замучили. Все же как-то несправедливо. Хоть бухал, хоть не бухал, – после сорока спина разламывается… А здесь, кстати, Люся хорошо массаж делает, поясничный…» Все это без конца повторялось, почти бессвязное, как бормотание из «Вия»; скорей валить отсюда? – но разве он, Кирилл, не слышит ежедневно почти то же самое и не живет в этом? Вершители судеб авиации неплохо бы смотрелись в этом месте. Тщедушный Татищев, утянутый туго в простынь и массирующий дряблые плечи. Раскрасневшийся Михалыч, смачно почесывающийся. Это он бы сейчас говорил:

– А потому что едим всякое говно! До чего же дошло. В магазинах водка техническая. Или вот, сало… Тут мне говорят: надо есть сало! Ага! Щаз-з! Ты знаешь, какое сало в магазинах?.. Сало можно только свое. Я вот в деревне заплатил, чтобы порося вырастили. Дорого, зато знаю, что ем. А это покупное… Хоть французское, хоть наше. Эти… ГМО одни! Вот веришь, нет, поставил в духовку, через пять минут антибиотиками завоняло на весь дом!

– В больницах теперь не лечат же, – говорил бы ему Татищев, невесть зачем протягивая ногу из простыни: как моллюск – щупальцу. – Помню, когда в шестьдесят третьем лежал в Баку, в армейском госпитале, меня откормили, как хряка. (Тщедушный Татищев!) А теперь? Лежал тут… как-то… За десять дней врачиха не подошла! Ладно бы деньги тянули, но лечили. Так ведь нет! Только разве что по звонку… Вот у меня соседка… Старушка, восемьдесят семь лет ей, что ли… На ноги подняли! Все по звонку… Если есть, кому звонить…

И конечно же, Михалыч свернул бы на любимую свою тему, чешась уже весь.

– Это евреи друг другу помогают. Вот евреи своих лечат. А русские… Да бесполезно! Русские друг к другу даже не подойдут. Раньше евреи везде были… В моей поликлинике уролог был – Сендерович, ЛОР тоже Сендерович… В каждой поликлинике были Сендеровичи… А теперь… Эх… Да что говорить…

Банные разговоры неотличимы от задушевных бесед в конструкторском бюро – день и ночь, день и ночь, изнурительным фоном, – и наоборот.

И Леха, если вслушаться в его разглагольствования, чуть и пусть менее заунывно звучащие, – да все о том же. Вся та же жвачка, что и много лет. «Наша команда»… «А помнишь, как выступали в Челябе, в Уфе…» Да сколько можно, господи: сколько уж не виделись, а ничего не изменилось. Вспоминает ребят с их потока, из КВНовской команды, с почти татищевской обстоятельностью: этот сейчас занят тем-то, а этот там-то…

– А Света? – жестко спросил Кирилл.

Жестко, потому что ему захотелось прервать эту маразматическую благостность. Долбануть, как обухом. Удалось. Леша запнулся. Посуровел.

– А что Света? Ты думаешь, мы общаемся? После того, что она устроила?

Это, конечно, был эпичный поступок. Месть обиженной женщины. Так часто кончают жизнь самоубийством: из тех же детских почти соображений – вот, мол, теперь-то они поплачут, теперь-то они поймут… Но Света тогда поступила «технологичнее»: прежде чем навсегда исчезнуть из Казани, вернуться к родителям в Елабугу, оборвать все связи и начать жизнь с чистого листа, она сделала так, чтобы все поверили в ее смерть. С «ВКонтакте» это оказалось не такой сложной затеей. Ну, кого-то подговорила… Кирилл не помнил деталей, да и болезненно это вспоминать. (И свою реакцию тогдашнюю, и потом, когда он узнал, что его обманули, и такое гадкое чувство, как будто в душу насрали.) Кажется, попросила кого-то, кто написал на ее страничке или разместил у себя… И понеслось: смерть, пусть фальшивая, разливается по сети быстрее, чем ты можешь что-то трезво сообразить, проверить, позвонить кому-то (ее телефон был отключен, контактов семьи ни у кого не оказалось, а друзья ничего точно не знали). Смерть разливается по френд-ленте, как будто играет с тобою в прятки, и ты уже мечешься в панике по страницам, пишешь сообщения, пока не натыкаешься (здесь подойдет хорошее слово: напороться) на фото, спешно зачерненное по краям.

Света. Света. История Светы. Когда, с расширенными от ужаса глазами, Кирилл наблюдал за феноменом смерти «ВКонтакте». Когда на твоих глазах разворачивается мрачная пляска неизвестности. Открываешь «новости». И ничего поначалу не можешь понять. Читаешь один статус, второй, третий и с нарастающей тревогой понимаешь – что-то случилось. Но эти статусы так траурно-возвышенны, и оттого – так отвратительно неконкретны, что хочется материться. Конкретнее! Четче! Что случилось?..

Потом этого знания ответа на первый вопрос «кто?» становится так много, что хочется его выблевать, вместе с трауром, который богато иллюстрирует всю твою френд-ленту, адреса-пароли-явки… Пусть все это и оказывается в итоге жестким, жестоким обманом.

Жестоким? – но разве перед тем со Светой не обошлись еще более жестоко?

– После того, что она устроила? – холодно усмехнувшись, переспросил Кирилл. – А может быть, с ней устроили?

Леха засопел. Сейчас сожмет кулаки. Сейчас.

– Слушай, может, хватит уже?! Че вы все прицепились?! С чего вы взяли, что это из-за меня? Да мало ли, что ей вообще в голову взбрело… Дура!!! Так поступать.

– Ну да, – согласился Кирилл.

Он и сам не простил ей этот фокус, этот бесчеловечный эксперимент. Когда все они уже созванивались, чтобы ехать в Елабугу на похороны, не зная толком, куда и когда приезжать.

– Идиотка…

Они сидели, и оба, нахмурившись, смотрели куда-то в простыни или в пол.

Смешно, если вдуматься.

Два взрослых мужика, обиженных, как дети.