Москит - Рома Тирн Страница 14

— Когда же я наконец увижу картины? — Тео не мог скрыть нетерпения.

Он сидел, щурясь от солнца. Влажная рубашка смялась, и солнце разрисовало ее сиреневыми полосами, отбрасывая тени от складок.

Нулани улыбнулась:

— А вдруг вам не понравится? Вдруг вы зря маме платили?

— Мне уже нравится, — уверенно сказал Тео. — Без вопросов. Но я устал ждать. И не забывай, что я видел наброски. Да, и кстати, я хочу, чтобы деньги ты оставила себе, на все необходимое. Думаю, стоит сказать твоей маме?

Нулани рассмеялась. Деньги ей ни к чему. Она рисует Тео, а больше ей ничего не нужно. Скоро октябрь, подумал Тео. Дожди придут. А к сезону дождей он уже будет в Англии. Он не сказал ей, что ему совсем не хочется ехать в Лондон. И фильм для него ничего не значит. Все это — часть прошлой жизни. Той жизни, которую он отрезал от себя с пугающей легкостью. Живя среди своего народа, в вечной плывущей жаре, наблюдая, как таинственно и тревожно один день перетекает в другой, он чувствовал себя так, будто никогда и не уезжал отсюда.

Нулани задумчиво смотрела в сад, устроившись в соседнем кресле, так близко, что касалась Тео рукой. Что значит юность… Физическая близость не смущает ее. Тео видел ее грудь — темные полукружья под тонкой тканью. Нулани выглядела спокойной, собранной. И гораздо более счастливой. В начале их знакомства одиночество окутывало ее пыльным маревом, а сейчас она довольна. Сейчас она почти счастлива. Кто знает, может, он хоть что-то дал ей, хоть как-то возместил потерю отца. Даже если всего лишь предоставил ей возможность рисовать — это ведь лучше, чем ничего. С каждым днем его желание помочь Нулани усиливалось, заслоняя ежеминутную опасность, в которой все они жили.

— Обещай, что продолжишь рисовать, пока я буду в Лондоне, — сказал Тео.

Он кое-что задумал, только не знал, стоит ли поделиться с Нулани своей идеей об организации ее выставки. Он еще колебался, а Нулани уже склонилась над альбомом, щурясь от слепящего света, — рисовала его ноги, закинутые одна на другую.

— Хватит меня рисовать! — рассмеялся Тео и спрятал ноги под стол. — Послушай. Я тут подумал… Почему не устроить выставку твоих работ. А что это будет за выставка, если на рисунках только я?

— Где? В Коломбо?

— Может быть, — ответил он и внезапно понял, что в Лондон они могли бы поехать вдвоем.

С ним определенно что-то не так. Почему он не может расстаться с этой девочкой хотя бы на время? Тео слабо разбирался в искусстве, но даже он ясно видел, какие чудесные рисунки выходят у Нулани. Она настоящая волшебница, способная придать вещам иное измерение, высветить их стороны, до сих пор скрытые.

— Так что трудись изо всех сил, пока меня не будет, — сказал Тео, пытаясь изобразить суровость.

Его напускная строгость не сработала: вскинув голову, Нулани расхохоталась. И в ее счастливом смехе он услышал саму юность, которую не скрыть никакими трагедиями. До октября еще есть время, а к октябрю его отношение изменится. Наверняка.

Сезон изнуряющей жары подходил к концу, близилось полнолуние. В двадцати километрах от города на священной горе начинались религиозные празднества. Отца Нулани убили как раз во время фестиваля Будды, незадолго до церемонии вхождения в воду, перед пойя, полнолунием, самой главной ночью фестиваля. [5]Черным дымом наползая на город, страх накрывал два тысячелетия веры. Страх был неотделим от веры. Воздух дрожал от грохота барабанов, мужчины ступали босыми ногами по раскаленным углям, раскачивались на металлических крюках между кокосовыми пальмами.

— Будьте осторожны, сэр, — предупредил Суджи. — На праздник не только истинно верующие собираются. Времена-то нынче тревожные. Даже у тех, кто верит, — добавил он, — даже у тех, кто верит, могут быть плохие мысли. Злые.

Суджи не помнил, чтобы хоть раз пропустил фестиваль. Он отправлялся туда каждый год, встречался с родными. А сейчас не знал, что и делать. Как оставить Тео одного?