Взятие Вудстока - Том Монте Страница 14

Конечно, номера на такие «комнаты» вешать было невозможно, однако это составляло наименьшую из моих забот. На многих дверях отсутствовали дверные ручки, у еще большего их числа не имелось и замков. Матрасы были жесткими, комковатыми; линолеум — растрескавшимся и почерневшим. Часть наших владений грозили того и гляди захватить сорные травы. А тут еще пустые короба кондиционеров и пустые же телевизионные ящики да не работавшие лже-телефоны.

В конторе мотеля я привесил к коммутаторной панели, купленной нами у телефонного ремонтника, елочную гирлянду. Крошечные лампочки ее то вспыхивали, то гасли, а коммутатор издавал время от времени зудливые звуки, позволявшие предположить, что он пребывает в рабочем состоянии. Когда какой-нибудь постоялец заявлялся в контору, чтобы пожаловаться на молчащий телефон, я говорил ему, что ремонтники как раз сегодня бастуют. И стало быть, чинить телефоны некому. Мама же спешила добавить, что деньги мы не возвращаем ни при каких обстоятельствах.

Сама контора выглядила пародийно, подобно «офисам» на стоянках жилых автоприцепов. Изначальный размер конторы был пять футов на шесть, однако затем папа расширил ее, чтобы мы могли подавать в нем кофе клиентам. Фанерные стены конторы были голы, если не считать нескольких развешанных мной извещений наподобие «Мотель продается — ждем ваших предложений» и «Только наличные. Возврату не подлежат». Потолок и пол тоже были фанерными. Правда, последний устилался шелушащимся, покрытым пятнами линолеумом. Очарование этого скромного помещения подчеркивалось двумя дорогими красными шторами, также полученными мной от «Слоанов», и свисающей с потолка главная достопримечательность — вычурной хрустальной люстрой, которая была бы вполне уместной в отеле «Ритц-Карлтон», но здесь откровенно извещала мир о том, что мы — смехотворные Тейхберги, влезшие в долги до того уж серьезные, что никакие декоративные нелепости смутить нас уже не способны.

Подавляющее большинство людей сочло бы себя униженными, если бы им пришлось умереть в таком мотеле. А между тем, моя работа состояла в том, чтобы уговаривать тех, кто к нам заглядывал, заплатить нам деньги за возможность остановиться в нем. Работа не из легких. Она требовала напряжения всех моих творческих сил.

Среди купленных нами некогда бунгало имелось и одно большое, использовавшееся прежними его владельцами как казино, в котором играли в лото и в карты. Я поставил его на колеса и откатил футов на четыреста в сторону автомагистрали, так что теперь оно стояло перед всеми нашими владениями. Затем я перетащил в него из заброшенного кегельбана некоторое количество стульев, взял в аренду кинопроектор и повесил на бывшее казино вывеску, извещавшую, что в нем находится «Кинотеатр контркультуры». Первым показанным мной фильмом была мелодрама из жизни мотоциклистов. Я брал напрокат и показывал и другие фильмы, однако единственным моими зрителями были местный молочник Макс Ясгур, невозмутимо поддерживавший любое мое начинание, и несколько пьянчуг, приходивших к нам после того, как они расставались на бегах в Монтичелло с последней рубашкой.

Когда «кина не было», я устраивал в казино художественную галерею. И опять-таки, никто ее не посещал, если не считать Макса да Элайн и Билла Гроссинджеров, владельцев и управляющих самого большого и преуспевающего курорта Катскиллов. Время от времени я звонил Элайн, чтобы попросить ее о помощи:

— Элайн, я тут того и гляди окочурюсь. Пожалуйста, если у вас будет не хватать мест, присылайте людей ко мне.

— Я могу говорить людям, что если им нужно укрыться где-то от дождя, они могут заглянуть к вам, Эллиот, но мне придется предупреждать их, что у вас сыровато.

— Только не говорите им, что у нас есть радио, Элайн, потому что его нет, — просил я. И, слегка поеживаясь от стыда, добавлял: — Зато есть телевизоры.

— Знаю я ваши телевизоры, Эллиот.

Элайн была человеком надежным и слово свое держала, однако вскоре она перестала посылать ко мне кого бы то ни было, потому что получала потом слишком много жалоб.

Жалобы составляли неотъемлемую часть нашего бизнеса. Селились у нас по большей части маленькие еврейские старушки и старички из Нью-Йорка, первых я окрестил ентами, «кумушками», так на идише называются сплетницы и люди, ведущие бесконечные разговоры ни о чем. Однако время от времени появлялись и люди, которым не удавалось получить номер на одном из лучших в Катскиллах курортов — у Гроссинджеров или в «Конкорде». Мы никому не отказывали, но хорошо знали, чего нам следует ожидать от таких постояльцев.

Как-то раз в контору влетела женщина с собачкой под мышкой и потребовала вернуть ей деньги — она только что увидела отведенную ей комнату.

— Там кондиционера и того нет, — тоном глубочайшей обиды заявила она. — Я живу на Манхэттене, на Саттон-Плейс, так я даже слугам мои не позволила бы селиться в таких ужасных условиях. Назовите мне номер вашей лицензии.

Я вздохнул и взглянул на маму, предоставив ей самостоятельно выпутываться из этой истории. И мама с готовностью принялась за дело.

— Мы для таких, как вы, комнаты не подбираем, — заявила она и выпятила на манер горделивого павлина грудь. — У нас мотель эксклюзивный. Хотите номер, берите — какой хотите, такой и берите!

И мама в праведном гневе стала размахивать руками, словно собираясь предать собеседницу проклятию.

— Но только Бог покарает вас за то, что вы терзаете несчастную мать, которая пешком пришла сюда из России. Валяйте, мисс Погремушка, берите номер и жалуйтесь в нашу ассоциацию.

После чего она ткнула тем же пальцем в табличку «Возврату не подлежат».

В другой раз к нам без всякого предупреждения приехал инспектор автомобильного клуба — приехал и снял в нашем мотеле комнату. Довольно изысканный джентльмен, он, по-видимому, объезжал мотели и гостиницы, выясняя, насколько они соответствуют его высоким стандартам. Сколько я помню, он провел в полученной им комнате минут двадцать, а затем возвратился в контору в состоянии близком к шоковому.

— Эта дыра — позор для всей индустрии гостеприимства, — заявил он, и вид у него был при этом такой, точно с ним вот-вот приключится сердечный припадок. — Ее владельцы заслуживают тюрьмы. Где они?

— Их головной офис находится в берлинском «Хилтоне», — ответил я.

Инспектор, слишком расстроенный, чтобы толком понять услышанное, продолжал:

— Простыни в пятнах, они выглядят и пахнут так, точно их не стирали лет уже двадцать.

— Ну, это вряд ли, — сказал я. — Мотелю всего-навсего восемь лет.

И эти слова до его сознания не дошли. Словно не веря, что ему пришлось пережить подобный ужас, инспектор сказал:

— Полотенец нет. Чтобы получить полотенце, мне пришлось заплатить сумасшедшей русской горничной два доллара. Вместо телевизора пустой ящик. Телефон ни к чему не подключен. У портье целая связка ключей и все без номеров. И кусок мыла мне тоже пришлось купить у той же горничной. Она потребовала деньги даже за возможность поставить мою машину перед снятой мной комнатой. Как смеют эти люди вывешивать вывеску «Условия класса люкс»? Я требую возвращения денег и извинений.