Быть может, история любви - Мартен Паж Страница 14

— Если вы меня повысите, я уволюсь.

Он сам удивился своей решительности. Ему вовсе не хотелось перечить Симоне; но до чего же приятно настаивать на своем! Он вдруг понял, что не обязан принимать участие в том, что придумали для него другие. Его даже слегка знобило, как неопытного воришку на первой краже. Правда, в данном случае он попрал не уголовный кодекс, а социальный. Что гораздо хуже.

— Виргилий, это неблагоразумно! — сказала Симона сладчайшим голосом.

— А почему я должен быть благоразумным? В моем контракте это не оговорено.

Он жаждал покоя и будней. Малейшие перемены грозили обрушить хрупкую конструкцию его существования. Можно обратиться за помощью в профсоюз. Разве человек обязан делать карьеру? Кого-ко-го, а уж Вергилия не затронет коррозия амбиций. Работа позволяла ему выжить, но отнюдь не возбуждала желания двигаться вверх. Он хотел объяснить Симоне, что пошел работать в рекламное агентство отчасти из-за привычки использовать речь в целях самообороны — лишь бы не стать мишенью для собеседника. Еще в школе он плел разные истории и смешил товарищей, чтобы никто его не трогал. Нет, Симоне этого не понять.

— Ты прекрасно работаешь, — сказала она, коснувшись его руки.

— Я не нарочно, — ответил Виргилий, выходя из ее кабинета. — Это побочный эффект.

Он не шутил. Ему нравилось ходить в «Свенгали», как в детский сад. Он играл в слова и идеи, чтобы получился слоган; он рассказывал истории, героями которых были дезодоранты и машины.

Иногда он бродил по залам Музея рекламы, находившегося в двух шагах от агентства, на улице Риволи. Темные стекла, огромные, вровень с дверью, скрывали груду предметов и афиш, помещенных в витрине. Археология пропаганды потребления занимала два этажа. Хороший способ напомнить, что реклама живет не дольше цветка. Эта недолговечность нравилась Виргилию. Ничтожность его творений оправдывала несерьезное отношение к себе. Много шума (денег, персонала и собраний) из ничего. Было что-то трогательное в созидании этого фейерверка.

С годами Виргилий стал смотреть на рекламу отстраненно, как на предмет исследования. Ее суть оказалась вполне сопоставимой с категорией «архитектурных форм — однодневок». Три примера из перечня произведений искусства он находил особенно близкими к тому, чем он занимался.

1. Хрустальный дворец Джозефа Пакстона: [14]огромное сборное сооружение из железа и стекла длиной в пятьсот метров, возведенное в Гайд Парке в 1851 г.

2. Деревянные расписанные панно, которые в эпоху Возрождения лепили к фасадам домов (уродливым или же безликим) на время прохождения свадебных кортежей высоких лиц или же религиозных процессий.

3. Катафалки и прочие произведения погребального искусства, творимые людьми по всему мир ради сожжения в кремационном огне.

Все три феномена имеют что-то общее с рекламой, которая может быть одновременно кричащей витриной богатства и умения, обманкой и все уничтожающим погребальным костром. Виргилию нравилась эта многозначность; он видел в рекламе трехмерный объект. В кажущейся тривиальной реальности он нашел пищу для размышлений и мечтаний. Это помогало хоть как-то скрасить реальность. Из года в год работа помогала ему расширять кругозор. За счет компании он покупал романы, книги по искусству, фильмы и диски, ходил на концерты, спектакли и в кино, а начальству объяснял это поиском вдохновения для раскрутки стиральных порошков, бритвенных станков и подгузников.

Оказавшись в креативном зале, Виргилий распаковал йогурты и соорудил из них на столе пирамиду, достойную короля Джосера. [15]Оригинал был построен пять тысячелетий назад Имхотепом. [16]Виргилий обошел ее, рассматривая под разными углами. По этим ступеням король собирался подняться до небес. Виргилий поставил последний йогурт на вершину пирамиды.