Огненная река - О Чонхи Страница 14

«Знаешь, мой муж совсем не разбирается в жизни, он даже думал, что мы сможем устроить свадьбу, купить кольца и снять жильё, если у нас будет сто тысяч вон [5]», — я иногда слышал, как жена шепталась со своими подружками и хихикала. Я на ней женился не потому, что любил её, а потому что она забеременела. Но она избавилась от ребёнка, которого зачала ещё до замужества. Она говорила, что мы не можем иметь детей, пока снимаем жильё. Она мечтала: «Давай купим маленький домик; на маленьком дворе размером с ладонь повесим бельевую верёвку, а на ней разноцветную одежду; если ребёнок заплачет, то оставим его, пока он сам не успокоится, чтобы он вдоволь накричался; во дворе привяжем качели и, когда малыш подрастёт, купим ему трехколёсный велосипед; давай покончим с тем, что даже ночью или на рассвете нам приходится натягивать штаны, чтобы выйти в туалет». Я не смеялся над мелкобуржуазными мечтами жены. После третьих преждевременных родов она начала полнеть, что было очень заметно.

Постепенно она менялась. Она менялась, как наши дыхания, образующие слой пыли при соединении, как падает песок в песочных часах, постепенно заполняя ёмкость, как стираются старые камни и превращаются в прах. Она менялась, как меняется шелковичный червь через первые сутки, вторые, третьи… Мы проводили время, почти не разговаривая. Теперь жена не говорит: «Мой муж ничего не знает, он думает, что мы можем купить и квартиру, и кольцо для меня, если у нас будет всего лишь сто тысяч вон». Мы больше не рассказываем чужим людям друг о друге с радостью и с гордостью.

Было слышно, как трещат цикады — «цирк-цирк». Стеклянная пепельница раскалилась.

— Боюсь, что пепельница вот-вот треснет.

Когда-то ночью, когда мне не спалось, я сжёг одну за другой все спички из коробки и разбил пепельницу. Раскалённая пепельница разломилась ровно посередине на две части без единого осколка, издав звук «ценг», будто её разрубили промышленным резаком для бриллиантов.

Прилетевшая на свет у изголовья кровати моль трепетала крылышками. Я приблизил огонь спички и привлек насекомое к себе, потом схватил пальцами крылья, покрытые толстым слоем пыльцы, и поднёс огонь к слабому раздувшемуся брюшку. Вдруг пламя вспыхнуло, слабое дрожание от крыльев перешло к руке. Моль перестала двигаться, не рассыпав ни одной крупицы пыльцы.

— Ты какой-то странный. Что с тобой?

Жена, не смея остановить меня, закрыла испуганное лицо ладонями и отвернулась. Я завернул мёртвую моль в туалетную бумагу, положил её на тумбочку у кровати и лёг, вытянувшись на спине. С некоторых пор я не удовлетворял жену в сексе. Квартира, которую мы снимали, выходила окнами на улицу, а напротив, через дорогу, был теннисный корт; ночной фонарь горел там до одиннадцати часов ночи, и оттуда доносились удары мячей — «танг-танг». В комнате было светло даже без лампы. И в этой светлой комнате мы с ощущением, что кто-то подглядывает за нами, торопливо занимались любовью. И потом, когда я суетливо доставал сигарету и закуривал, у меня возникало ощущение, будто я вижу рой насекомых, ползущих по стеклу, облепивших его, как иней; от этого по телу бегали мурашки.

Из комнаты хозяина доносился нестройный бой настенных часов — два, три раза… Это мне мешало уснуть, тогда я зажигал спичку, и рой насекомых на оконном стекле исчезал.

В то время среди беженцев началась холера, много детей умерло, и я потерял своего младшего четырёхлетнего брата. В ту ночь, когда мы похоронили его, завернутого в соломенную циновку, будто выбросили что-то ненужное, я видел перед глазами красных насекомых, ползающих по оклеенной бумагой двери. Легко передвигающиеся полчища насекомых казались резьбой, рельефом, и они не исчезали. Когда я смотрел на это, мне казалось, что это знак от моего братишки. В ту ночь я описался так, что промокло всё одеяло.

Я протянул руку и щёлкнул выключателем над изголовьем. Жена закрыла глаза тыльной стороной ладони, укрываясь от света. Шум в соседней комнате не утихал.

С любимым моим,

С любимым моим…

Пластинку в проигрывателе заело, она вертелась на одном месте, треща «тик-тик», но на это, видимо, никто не обращал внимания.

— Кажется, вся ночь будет такой. У меня ужасно разболелась голова.

Жена сказала это с раздражением, не глядя на меня.

— Ну что ты, когда-нибудь они успокоятся и лягут спать. Кстати, мне надо узнать, когда отправляется судно.

Я нажал интерфон и попросил разбудить нас на рассвете, чтобы мы не опоздали на корабль.

Жена нахмурилась и закрыла глаза руками.

— Если у тебя так болит голова, я схожу в аптеку за лекарством.

— Что ты, проще отправить посыльного.

Я взял небрежно брошенные на пол брюки и сунул в них ноги.

— Я пошёл. Скоро вернусь.

Открыв окно, я взглянул на море. Туман стал ещё гуще и закрывал море плотно, как солнцезащитный козырёк над окном. Я знал, что буду переживать из-за того, что не смог удовлетворить жену.

— Возвращайся скорее.

Когда я выходил из комнаты, жена по-прежнему закрывала одной рукой глаза от света лампы, другой натягивала на себя одеяло, пытаясь прикрыть наготу. Я громко захлопнул дверь.

Перед дверями гостиницы на некоторое время я ощутил свободу. В какой-то комнате на втором этаже закрыли окно — «щёлк-щёлк»…

В нашем номере было темно. Я догадывался, что жена облокотилась на подоконник, опустила голову на руки и сверху сквозь густой туман смотрит на меня.

Купив обезболивающие средства в аптеке на другой стороне улицы, я положил их в пакет и пошёл по дороге. Мне хотелось выпить несколько стаканчиков сочжу, прежде чем вернуться в гостиницу.

С самого начала у меня не было желания испортить настроение жене. Тем более разбить её надежды на эту поездку. Ведь не зря же она выбрала маршрут, совпадающий со свадебным путешествием. Я не хотел расшатывать ещё не видимые, но уже существующие трещины в наших отношениях. В прошлом месяце мы сделали последний взнос на счёт в банке, на который пять лет откладывали деньги. Мы взяли там кредит, и у нас появились деньги на покупку маленького домика на окраине. Кроме того, как мы и планировали, через два месяца у нас родится ребенок. Я взял отпуск на пять дней, хотя это были дни моего летнего отпуска, которым я не воспользовался, а жена освободила свои руки от пялец. В то время, пока она вышивала, я работал сверхурочно, чтобы заработать дополнительные деньги, а по ночам за копейки делал изрядно надоевшие мне переводы. Я точно не помню, о чём мечтал, когда меня называли молодым человеком, каковы были мои амбиции, не помню, каким я был ещё раньше, в юности. Возможно, я хотел стать лётчиком или моряком и уехать далеко-далеко. Но совершенно точно, что я не собирался потратить почти одну десятую часть своей жизни на то, чтобы купить дом.

С моря дул липкий солёный ветер. Когда я выходил из гостиницы, парень, гладильщик одежды, напевал, перебирая струны гитары. В его крепких руках гитара, хотя и имела форму гибкой женской фигуры, выглядела оружием. «Это копьё снимет твою белую, как лилия, кожу. Твоё тело станет кормом для голодных собак и птиц». Где я прочёл эту фразу? Спокойно звучащая гитара вдруг дрогнула — дзынь! Будто зажгли искру, теплющуюся где-то в уголках моего тела, вскипела похоть, похожая на бешеное желание убийства. Я, глубоко дыша, быстро прошёл мимо.