Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг Страница 14

Иногда Аннунциате удавалось достать фенхель, и они с сыном делали вкусную подливу из фенхеля и сладкого томатного соуса, куда добавлялись сардины. Консервированные сардины Нунци получала из другого бостонского магазина. Сардины были замечательной добавкой к блюду из макарон, когда все это запекалось в духовке до получения аппетитной коричневой корочки и посыпалось хлебными крошками. Доминик придумал несколько собственных рецептов пиццы. По пятницам в закусочной подавали пиццу без мяса. Мясо полагалось заменять рыбой, однако рассчитывать на свежую рыбу в Берлине не приходилось. Зато сюда по железной дороге привозили большие блоки замороженных креветок. Креветки можно было готовить без опаски. Разумеется, и пиццу с креветками, и все другие сорта пиццы Доминик щедро поливал соусом маринара. Все сыры: рикотта [24], романо [25], проволоне и пармезан — приходилось заказывать в Бостоне, равно как и черные оливки. Многие свои блюда молодой повар обильно посыпал петрушкой — даже заурядный гороховый суп. Он доверял словам матери, называвшей петрушку «чистым хлорофиллом». К тому же эта зелень хорошо отбивала запах чеснока и освежала дыхание.

Десерты, которые готовил Доминик, не отличались изысканностью и (к неудовольствию Нунци) отнюдь не были сицилийскими: яблочный пирог, черничный коктейль и сладкие кукурузные лепешки. Еще мальчишкой Доминик научился делать вкусное тесто, а яблоки и чернику в округе Коос можно было достать всегда.

Завтраки, которые он готовил, были еще более простыми и плотными: яичница с беконом, блины, французские тостики, кексы и лепешки. В те дни Доминик делал банановый хлеб только из побуревших, раскисших бананов. Переводить на хлеб доброкачественные бананы, по мнению его матери, было непозволительной роскошью.

В долине Андроскоггина, примерно посередине между Берлином и Миланом, находилась индюшачья ферма. Пользуясь этим обстоятельством, Доминик иногда готовил рагу из индейки с луком, перцем и минимальным количеством картошки. Такое рагу делалось и из солонины, однако Аннунциата была категорически против.

— Рагу из солонины — это пища ирландцев, — убеждала она сына.

Пьяница и «большой засранец» Умберто (он допился до смерти, когда еще шла Вторая мировая война) так ни разу и не попробовал еды, приготовленной сыном Аннунциаты. Его все раздражало, и в первую очередь — появление женщин-работниц на фабрике, которые сменили ушедших на войну мужчин. Женщины не выносили Умберто и требовали дать им другого мастера, что больно било по его самолюбию и создавало дополнительный повод для пьянства. Возможно, в пьесе или романе Умберто и впрямь оказался бы второстепенным персонажем, но в мыслях Доминика (и в последующих воспоминаниях) этот человек играл одну из главных ролей. Как и при каких обстоятельствах его отец подружился с Умберто? И не потому ли Умберто ненавидел Нунци, что та отказывалась спать с ним? Зная историю ее изгнания из Бостона, он, должно быть, считал ее женщиной доступной, которую легко соблазнить.

Проще всего было не терзаться догадками, а напрямую спросить у матери. Но Доминик как-то не отваживался это сделать. Потом спрашивать стало не у кого. Зимой сорок первого года Нунци заразилась от учеников гриппом. Организм не справился с болезнью, и она умерла.

Рози Калоджеро на тот момент было двадцать четыре года, а Доминику — семнадцать. Оба понимали: после смерти Аннунциаты прежней жизни в этой квартире уже не будет. Но никто из них не допускал и мысли о разлуке. Что же делать? Выход из затруднительного положения был только один. Будь Аннунциата жива, она бы его одобрила (а возможно, и одобряла, глядя на них с небес).

Доминик вторично солгал насчет своего возраста, и они с Рози официально поженились. Это произошло в весеннюю распутицу 1941 года, прежде чем по Андроскоггину пошел лесосплав. Молодой паре не нужно было терзаться, думая, как и чем заработать на совместную жизнь. Доминик считался успешным и даже преуспевающим поваром, а Рози — если не преуспевающей, то вполне востребованной учительницей начальной школы. Впрочем, их обоих не интересовала карьера. Они были молоды (даже при этой разнице в возрасте), любили друг друга и не мечтали о «куче детей». Оба решили, что им хватит одного ребенка, который и появился на свет в марте 1942 года.

Дэнни родился в Берлине «еще до весенней распутицы» — так всегда говорил повар, словно весенняя распутица хронологически была точнее календаря. Почти сразу же после его появления трудолюбивые родители покинули этот фабричный город. Молодой повар терпеть не мог вони здешних бумажных фабрик. Вонь от целлюлозы постоянно оскорбляла его чувства. Конечно, можно было бы тешить себя надеждой, что рано или поздно война окончится и Берлин разрастется, изменившись до неузнаваемости. Но весной сорок второго года Берлин и так был достаточно большим, а вони в нем не убавилось. Так с какой стати надеяться, что через несколько лет ее станет меньше? Помимо запахов Доминика Бачагалупо одолевали не слишком приятные воспоминания, связанные с Берлином. Рози, памятуя свое изгнание из Норт-Энда, настороженно относилась к идее возвращения в Бостон, хотя семейства Саэтта и Калоджеро уговаривали молодых вернуться «домой».

Дети знают разницу между настоящей и показной любовью. Чувства униженной и изгнанной Аннунциаты передались ее сыну. Рози никогда не сетовала на обстоятельства, побудившие ее выйти замуж почти за мальчишку, но она с содроганием вспоминала все, что предшествовало ее отъезду в Берлин.

И теперь оба семейства уговаривали их переехать в Бостон. Уговоры эти падали на глухие уши. Прощение виделось фальшивым. Как же, теперь они женаты, у них законный ребенок. Но Доминик и Рози знали, как в семьях Саэтта и Калоджеро относились к беременным незамужним женщинам.

— Пусть прощают кого-нибудь другого, — заявила Рози.

Доминик, помнивший чувства матери, согласился. Все мосты на дороге в Бостон были сожжены. И не ими, а их родней. В этом молодая пара не сомневалась.

Нетерпимость к отклонениям от норм морали не была для Новой Англии чем-то новым, во всяком случае в 1942 году. И хотя большинство людей предпочли бы Бостон захолустному поселку на реке Извилистой, решения, принимаемые молодыми парами, чаще зависят от эмоционального состояния в данную минуту, нежели от продуманности и здравого смысла. Семья Бачагалупо понимала, что едет в захолустье с примитивно обустроенным бытом, но зато там не будет вони бумажных фабрик. До приезда Доминика повара в поселке, где жили лесорубы и рабочие лесопилки, менялись через каждые несколько месяцев. Школы в Извилистом тоже не было, зато имелась возможность открыть школу в соседнем поселке на реке Филипс-Брук. Поселки разделяли всего несколько миль лесовозной дороги. По размерам Париж (в недавнем прошлом Западный Даммер) уступал Извилистому, но в нем ощущалось какое-то постоянство. Извилистый был грязнее и напоминал временный лагерь. Лесозаготовительная компания отказывалась строить там здание столовой, считая, что жители вполне обойдутся передвижной кухней и обеденными ваниганами. Однако все это ничуть не обескуражило Доминика и Рози Бачагалупо. Извилистый привлекал их перспективами новой жизни, хотя и отличающейся от городской.