Покуда я тебя не обрету - Джон Ирвинг Страница 14

– Отличная работа, – сказала Алиса укоризненным тоном, и Линдберг немедленно снова надел штаны.

У него были и другие татуировки, много татуировок. На людях бухгалтеры всегда появляются застегнутыми на все пуговицы, так что коллеги Торстена могли и не догадываться, что он весь покрыт татуировками – не говоря уже о глазе на заднице! Среди них была работа Татуоле, Алиса сразу ее узнала – стандартная обнаженная девушка с изогнутой линией лобковых волос, правда, что-то в ней отличало ее от прочих, но мама не дала Джеку разглядеть, – а также работа Тату-Петера из Амстердама и Герберта Гофмана из Гамбурга. Все это были отличные татуировки, но работа Дока Фореста выделялась даже на их фоне.

На узкой вогнутой груди Линдберга шел под всеми парусами клипер с тремя высоченными мачтами, а из-под воды на него нападал морской змей. Голова чудовища, размером с главный парус судна, восставала из воды перед носом со стороны левого борта, а кончик хвоста торчал за кормой со стороны правого. Всякому было ясно, кораблю не спастись.

Тут Алиса сказала, что Док Форест, должно быть, матрос. С ее точки зрения, корабль на груди Линдберга даже лучше, чем судно с вымпелом «Возвращаюсь домой» на груди у покойного Чарли Сноу. Линдберг знал, где живет Док, и вызывался отвести Джека и Алису к нему. А назавтра он выберет себе татуировку от Алисы.

– Я склоняюсь к иерихонской розе. Только обещайте, пусть это будет, так сказать, персональная версия, только для меня, – застенчиво сказал он.

– Ну еще бы, такая татуировка должна быть у любого знатока, – ответила Алиса.

Но Линдберг словно бы еще не решился. Он вообще любил не решаться и беспокоиться; наверное, потому и был такой худой – от волнения, а не от каких-то особенностей обмена веществ. Он беспокоился, как Алисе живется в «Гранд-отеле», а особенно о Джеке.

– Даже в условиях нашей шведской зимы мальчику нужно бывать на воздухе! – сказал он и поинтересовался, умеет ли Джек кататься на коньках.

Хоть они и из Канады, ответила Алиса, Джек кататься не умеет.

Ну, Торстен знал, как этому помочь. Его жена каждый день катается на коньках на озере Меларен. Ей ничего не стоит научить Джека.

Если Алису и обеспокоило столь быстрое и неожиданное предложение, она не подала виду – а если бы и подала, Джек бы этого не заметил, так как в момент разговора находился в уборной. У него жутко заболел живот, не иначе, переел за завтраком. Так что всю беседу про коньки он пропустил, а когда вернулся из туалета, выяснилось, что вопрос с его пребыванием на свежем воздухе решен положительно и даже составлено расписание катаний.

Не удивило четырехлетнего Джека и то, что мама говорила о жене Линдберга, словно сто лет с ней знакома. «Она полная противоположность Торстена, он худ, а она – вылитый гренадер, – сказала Джеку мама, – и еще заводила, ее пусти петь в пивную – и все будут повторять за ней хором!» А еще мама сказала, что госпожа Линдберг не будет делать себе татуировок, ей достаточно тех, что на теле ее мужа.

Госпожа Линдберг по имени Агнета и вправду оказалась большой и широкоплечей, в ее свитер легко поместились бы две Алисы. Как и обещал Торстен, она взяла Джека кататься на коньках на озеро Меларен. Джек отметил, что госпожа Линдберг предпочитает, чтобы ее называли по девичьей фамилии, Нильсон.

– В самом деле, любой скажет, что Агнета Нильсон звучит лучше, чем Агнета Линдберг, – сказала Алиса сыну, и больше они об этом не говорили.

Джек был поражен, как хорошо катается такая крупная женщина; правда, она довольно быстро выдыхалась, и Джеку это не очень нравилось. Человек, который якобы катается на коньках каждый день, не может выдыхаться так быстро.

Джек далее узнал, что «персональная» версия иерихонской розы для Торстена – работа долгая, дня на три, ведь он все время должен быть в конторе. Одно только нанесение трафарета займет четыре часа, а закраска укромно спрятанных половых губ столь сложна, что может потребоваться и четвертый день.

Жаль, что мама не дала Джеку посмотреть на эту татуировку. Если бы мальчик увидел своими глазами, что именно имел в виду Линдберг, когда просил Алису сделать ему «персональную» розу, он, наверное, понял бы, что еще многое, очень многое в его мире на самом деле не то, чем оно кажется.

Меларен – огромное пресноводное озеро, оно сливается с Балтийским морем прямо в Старом городе Стокгольма, в месте под названием Слюссен. Когда идет не слишком сильный снег, лучшего места для катания на коньках не придумаешь. Несмотря на историю с падением под лед в Кастельгравене, Джек не испытывал страха, ступая на поверхность озера Меларен. Он знал, что если лед не трескается под Агнетой, его он и подавно выдержит. Когда они катались, Агнета брала его за руку – так же крепко и уверенно, как Лотти. Джек учился останавливаться и поворачивать и даже ехать спиной вперед, а Алиса тем временем выводила на правой лопатке Торстена иерихонскую розу. Мама сказала Джеку, что Торстен поворачивается к Агнете спиной, когда спит, и лежит на левом боку – так что отныне по утрам, просыпаясь, она первым делом будет видеть влагалище, упрятанное в цветочный бутон. Когда Джек стал старше, ему это показалось странным – разве женщине может быть приятно просыпаться и первым делом видеть подобное? Но, подумал он, татуировки же вообще не для всех. И если бы в мире не было таких, как Торстен Линдберг и его жена, маме Джека никогда бы не удалось стать Дочуркой Алисой, знаменитой на весь свет.

Закончив иерихонскую розу для Линдберга, Алиса и Джек отправились вместе с ним к Доку Форесту. Жил он в самой обыкновенной квартире, а вот трафареты, которыми были заклеены все стены в его доме, были самые что ни на есть необыкновенные. Алиса не скрывала своего восхищения и Доком, и его работой. Сам Док был небольшого роста, крепко сложенный, с длинными руками, аккуратно подстриженной бородкой и большими бакенбардами, светловолосый, с блестящими, часто моргающими глазами; в самом деле, когда-то он плавал матросом, а свою первую татуировку сделал у Тату-Петера в Амстердаме.

Док с сожалением сказал, что не может нанять Алису себе в помощницы – он бы и рад, но ему самому приходится туго с поиском клиентов, он даже подыскивает какого-нибудь мецената, который помог бы ему открыть салон.

Что же до Партитурщика – разумеется, Уильям Бернс откопал в Стокгольме Дока, – тот истребовал для себя то ли арию кварту, то ли токкату Пахельбеля; так сказала Джеку мама. Был какой-то шведский фильм, и там звучала эта музыка, поэтому ее знали все. «А может, это был вовсе и Моцарт», – добавила Алиса. Джек не понял, о чем речь – о нотах на коже у папы или о фильме. Но в тот момент внимание Джека почти целиком сосредоточилось на змеях – им была посвящена целая стена у Дока, там ползали змеи, морские чудовища и прочие ужасные твари.

– Надо полагать, вы понятия не имеете, куда мог деваться Уильям, – сказала Алиса Доку. Кажется, ей надоело жить в «Гранд-отеле», а может быть, его директору надоело, что Алиса там живет.

– Думаю, он в Осло, – сказал Док.

– В Осло! – воскликнула Алиса. В ее голосе звучало отчаяние, более глубокое, чем прежде. – Там же нет ни одного татуировщика.