Шестьдесят рассказов - Дино Буццати Страница 14

— Думаю, обычная история, — сказал юноша, направляясь к портьере. Издалека донеслись приглушенные голоса.

— Вы здесь будете играть? — спросила между тем синьора. — Джорджина, убери вазу, пожалуйста… а потом иди спать, дорогая, уже поздно. Доктор Мартора, вы что, спите?

Друг дома смущенно встрепенулся.

— Сплю? Я?.. О да, задремал немного, — засмеялся он. — Не судите строго: тепло от камина, да и возраст…

— Мама! — позвала девушка. — Мама, я не могу найти шкатулку с картами, вчера они были здесь, в ящике.

— Протри глаза, дорогая. Вон она, на этажерке. Никогда вы ничего не можете найти…

Массигер расставил четыре стула и начал тасовать колоду. Тем временем вернулся Федерико. Отец устало спросил:

— Ну, зачем приходил Антонио?

— Да так, — беззаботно отозвался сын. — Вечные деревенские страхи. Говорят, что река разлилась, мол, это опасно, говорят даже, что дом под угрозой, представь себе! Они хотели, чтоб я сам пошел посмотрел — в такую-то погоду! Они там все собрались и молятся, слышите колокола?

— Федри, — предложил Массигер, — пошли вместе посмотрим. Всего на пять минут, а?

— А как же игра, Массигер? — напомнила синьора. — Вы что, хотите бросить на произвол судьбы доктора Мартору лишь для того, чтобы вымокнуть до нитки?

Довод оказался неопровержимым, и мужчины вчетвером начали игру, Джорджина отправилась в постель, а мать устроилась в уголке с вышиванием.

Пока они играли, снаружи все чаще доносились всплески. Звук был такой, будто грузное тело падало в глубокую яму, полную жидкой грязи, и зловещий удар отдавался прямо из недр земли. Каждый такой всплеск порождал смутную тревогу: рука с картой застывала в воздухе, дыхание перехватывало, но мало-помалу все успокаивались.

Надо подчеркнуть, что никто не осмеливался говорить об этом. Только один раз доктор Мартора заметил:

— Скорее всего это здесь, внизу. Тут проходит какой-то древний трубопровод, выходящий в реку. Наверное, что-нибудь засорилось…

Остальные промолчали.

А теперь проследим за взглядом благородного синьора Грона. Он устремлен в основном на веер карт в левой руке, но время от времени скользит над его верхним краем, достигает головы и плеч доктора Марторы, сидящего напротив, и упирается в дальний конец зала, где до блеска натертый пол исчезает под бахромой портьеры; при этом глаза Грона широко раскрываются, загораясь каким-то странным светом.

И неожиданно из уст старого аристократа вырывается одно-единственное слово, произнесенное тоном невыразимого отчаяния:

— Посмотри!

Он не обращается ни к сыну, ни к доктору, ни к Массигеру — ни к кому конкретно. Он просто говорит: «Посмотри», — но так, что всем становится страшно.

И все окружающие, включая супругу, которая с большим достоинством сидит в углу, занимаясь вышиванием, невольно следуют за направлением его взгляда. И видят, как из-под нижнего края темной занавеси медленно выползает, приближаясь к ним и стелясь по полу, что-то черное, бесформенное.

— Стефано, Стефано, Бога ради, что с тобой! — воскликнула синьора Грон, вскочив на ноги и уже направляясь к портьере. — Разве ты не видишь, что это просто вода?

Из четверых мужчин никто даже подняться не успел.

Действительно, это была вода. Как, через какую трещину или щель она проникла в гостиную — непонятно. Здесь из-за полутьмы она казалась черной змеей, извивающейся на полу. Пустяк, конечно, если не воспринимать это как явный вызов устоям. Но не сулила ли эта струйка, не сильнее течи из-под рукомойника, чего-то другого, пострашнее? Вся ли беда заключалась только в ней? А вдруг такие же ручейки шелестят уже по стенам, образуя лужи между стеллажами библиотеки, и дробная капель со сводов соседнего зала уже разбивается о большое серебряное блюдо — подарок его высочества на свадьбу.

— Эти кретины опять забыли закрыть окно! — воскликнул юный Федерико.

— Так беги же, закрой! — распорядился отец.

— Да ничего подобного, — возразила синьора, — успокойтесь. Если что, они сами закроют.

Она нервно дернула шнур, и вдали отозвался звон колокольчика. Между тем таинственные всплески все повторялись, как бы догоняя друг друга и зловеще нарушая покой в самых дальних уголках особняка. Старый Грон, насупившись, не отрывал глаз от струйки на полу: она медленно набухала по краям, продвигалась на несколько сантиметров, останавливалась, опять набухала, продвигалась еще на шаг и так далее. Массигер тасовал карты, чтобы скрыть волнение. А доктор Мартора задумчиво покачивал головой, как бы говоря: «Ну и времена, уже и на слуг нельзя положиться!» — или же: «Ничего не поделаешь, поздно спохватились».

Они подождали несколько мгновений, слуги не подавали никаких признаков жизни. Массигер наконец решился:

— Синьора, я ведь вам говорил, что…

— Господи! Опять вы за свое, Массигер! — оборвала Мария Грон. — Ну из-за чего весь сыр-бор? Из-за какой-то воды на полу! Сейчас придет Этторе и вытрет. Эти проклятые рамы, вечно они подтекают. Надо бы плотника позвать!

Но слуга по имени Этторе все не приходил, и вообще непонятно было, куда подевалась многочисленная прислуга. Ночь стала враждебной и напряженной. Таинственные всплески превратились в почти непрерывный рокот, как будто в подвалах дома катали бочки. Шум дождя снаружи был уже почти не слышен, заглушённый этим новым гулом.

— Синьора! — внезапно вскричал Массигер, вскакивая на ноги с крайне решительным видом. — Синьора, куда ушла Джорджина, разрешите мне ее позвать.

— Это еще что такое, Массигер? — Мария Грон продолжала изображать светское удивление. — Вы все такие нервные сегодня. Что вам понадобилось от Джорджины? Окажите мне такую любезность, дайте ей поспать.

— Поспать? — насмешливо откликнулся юноша. — Поспать? Вот, полюбуйтесь!

Из скрытого портьерой коридора, как из ледяной пещеры, ворвался в гостиную бурный порыв ветра. Ткань натянулась, как парус, загнувшись по краям, а за ней стал виден поток воды, которая все прибывала.

— Федри, ради Бога, иди закрой! — потребовал отец. — И позови слуг!

Юношу все эти перипетии, казалось, только развлекали. Подбежав к темному проему коридора, он принялся кричать:

— Этторе! Этторе! Берто! Берто! София! — Крики его терялись в пустынных коридорах, даже не подхваченные эхом. — Папа, — опять подал он голос, — здесь совсем темно. Ничего не видно… Господи, что творится!

Оставшиеся в зале вскочили в смятении от этого внезапного возгласа. Впечатление было такое, что вся вилла теперь бурлит водой. А ветер, как будто не встречая преград, дерзко гулял туда и обратно, раскачивая лампы, вороша карты и газеты, опрокидывая цветы.

Федерико вернулся в гостиную дрожащий и белый как мел.

— Господи, — машинально повторял он. — Господи, что ж это делается!