Мастер игры в го - Ясунари Кавабата Страница 14

Как-то раз, когда игру перенесли в Ито, я спросил мастера, собирается ли он после окончания матча снова лечь в больницу или, как обычно, вернется в Атами. Мастер ответил с неожиданной откровенностью:

— М-да, дотяну я до конца партии или нет — это большой вопрос. Вообще-то я и сам удивляюсь, что еще жив. Ведь я не размышляю ни о чем серьезном, верующим себя тоже не назову… Долг профессионала? На нем далеко не уедешь. О какой-то необычной душевной силе тоже говорить не приходится… — Он произносил слова медленно, слегка наклонив голову. — Возможно, все дело в том, что у меня крепкие нервы? Доскональность? Дотошность? Пожалуй, добрую службу мне сослужила дотошность… Вы, конечно, знаете, что в Токио и в Осака в это слово вкладывают разный смысл. В Токио «дотошность» означает «тупость», а когда в Осака говорят о живописи «доскональная», это означает «совершенная». Об игроке в го тоже говорят: «играет досконально».

Он говорил неторопливо, словно смакуя слова, и я с удовольствием его слушал.

Мастер редко позволял себе выражать какие-либо чувства. Не в его характере было придавать какое-то особое выражение своему лицу или голосу. Я общался с Сюсаем довольно долго, и чем больше его видел, тем больше мне нравились его внешне невыразительные жесты и слова.

С тех пор как Сюсай завоевал в 1908 году право на титул Хонинобо, его поклонник Хироцуки Дзэккен стал поддерживать его во всех начинаниях и даже работал у него секретарем. Он писал, что за тридцать с лишним лет работы он ни разу не слышал от мастера ни просьбы, ни благодарности. Из-за этого мастер прослыл холодным и жестким человеком. Дзэккен пишет, что все слухи о недостаточной щепетильности мастера в денежных делах — полнейшая выдумка, и он может это доказать.

Во время последней партии мастер тоже не проявлял особой приветливости. Но это вовсе не означало, что он кичится своим высоким титулом, просто такой у него характер.

Когда причастные к игре в го люди приходили к нему за советом, мастер бывало лишь протянет: «М-да-а…» — и надолго замолчит; что он имел в виду — приходилось только догадываться. Я подумал, что эта манера порождала массу недоразумений: на человека, носящего высший титул, не очень-то повлияешь. Его жене нередко приходилось выступать перед гостями в роли то помощника, то посредника. Когда Сюсай замолкал и сидел с отсутствующим видом, его жена сразу же принималась хлопотать, стараясь сгладить неловкость положения.

Такая особенность мастера, как заторможенность нервной системы и интуиции, медлительность или, как он выразился, «дотошность», часто проявлялась в его отношении к партиям, сыгранным для развлечения. Я уж не говорю о сёги или рэндзю, но, даже играя на бильярде и в маджонг [23], он думал так долго, что наводил уныние и на самых терпеливых партнеров.

Мне довелось несколько раз наблюдать, как в гостинице «Хаконэ» мастер и Отакэ играли на бильярде. Мастеру случалось набирать и по семьдесят очков. Отакэ, как и подобает профессионалу го, скрупулезно вел счет, приговаривая: «У меня — сорок два, у вас — четырнадцать…» Мастер бесконечно раздумывал перед ударом и, даже встав в позицию, подолгу вертел в руках кий, примериваясь и так, и эдак. Считается, что в игре на бильярде проявляется темперамент человека: это видно и по его движениям, и по скорости катящихся шаров. Так вот, Сюсай почти не двигался. Кончик его кия еле-еле ползал, что заметно раздражало зрителей. Однако я, наблюдая эту картину, проникся к мастеру еще большей симпатией.

А когда он играл в маджонг, то делал себе длинные полоски, несколько раз складывая бумажные салфетки, и располагал на них костяшки. Я долго разглядывал эти ровные полоски и безупречные ряды костяшек, потом спросил у мастера, к чему такая аккуратность. Он ответил:

— Знаете ли, когда расставишь их вот так, на белой бумаге, все костяшки отлично видны. Попробуйте-ка сами.

Казалось бы, быстрый темп, с которым обычно играют в маджонг, должен был расшевелить мастера, но он все равно думал невероятно долго и ходил так медленно, что его партнеры скучали и наконец теряли к игре всякий интерес. Тем не менее мастер не обращал внимания на всеобщую скуку — он был всецело погружен в свои думы. Не замечал и того, что играть с ним садились без особой охоты.