Зигфрид - Харри Мулиш Страница 14

— Кем же еще?

Фальк покосился на него недоверчиво и сказал.

— Нацистом.

Гертер расхохотался так, что даже несколько крошек штруделя высыпалось у него изо рта.

— Вот, выходит, какая это была школа.

Но это было не из-за школы. Он несколько раз менял место работы, и вот в 1933 году — когда Гитлер пришел к власти в Германии — получил работу в кафе, в котором обычно собирались правые радикалы только что запрещенной нацистской партии; с ведома центрального комитета НСДРП в Мюнхене подобное происходило по всей Австрии. Замаскировавшись под клуб любителей ската, разложив перед собой на столе карты, они в самой глубине в маленьком зальчике, тонувшем в клубах дыма, ковали революционные планы. В игре однажды принял участие сам доктор Артур Зейс-Инкварт, в ту пору адвокат, которому предстояло в дальнейшем стать федеральным канцлером и официально просить Гитлера об аннексии Австрии.

— И который двумя годами позднее был назначен рейхскомиссаром оккупированных Нидерландов, — добавил Гертер. — Но к тому времени, полагаю, вы уже потеряли его из вида. За те преступления, которые он совершил у нас, главным образом в отношении евреев, он был повешен в Нюрнберге.

— Я знаю, — сказал Фальк. — В последние полгода войны мы прислуживали у него дома в Гааге.

Гертер посмотрел на него ошарашенно, но поборол в себе желание расспросить об этом подробнее.

— Что ж, выходит, вы знаете всех этих господ. Таких, как Раутер, высший начальник СС и полиции в Нидерландах, тоже, кстати, ваш соотечественник. Если приглядеться повнимательнее, мы были оккупированы Австрией. Одна сплошная Wiener Blut, [5]если позволите. Иногда мне кажется что так называемый аншлюс Австрии к Германии скорее был аншлюсом Германии к Австрии. А все эти австрийцы в том же тысяча восемьсот девяносто втором году были очаровательными грудными младенцами, и Зейс и Раутер, не исключая и моего собственного отца, который тоже не лучшим образом показал себя во время войны. Говорю это к слову и ради объективности.

Он еще хотел добавить: «…и еще чтобы вы не чувствовали себя виноватым», но от последних слов удержался — надо было еще выяснить, насколько виноватым чувствовал себя его собеседник.

Фальк немного помолчал и обменялся взглядом с Юлией, которая в эту минуту тушила в пепельнице свою сигарету.

— Политика меня не интересовала, — продолжил свой рассказ Фальк, — вначале я был к ней равнодушен, в мои обязанности входило ставить на стол пиво, вино и колбасу. Но все изменилось, когда я познакомился с Юлией.

— Правильно, сваливай все на меня, — пошутила Юлия, которая в первый раз приняла участие в разговоре.

Она изобразила возмущение, но выражение ее глаз говорило совсем о другом. Головой она показала в сторону Ульриха:

— Поглядите-ка на него, какой красавчик. Вы не поверите, но в ту пору это был натуральный блондин, подлинный ариец, на десять сантиметров выше ростом, сильный, с прямой спиной и большими голубыми глазами. Я сразу в него влюбилась.

Сама она была дочерью фашиста, служившего бухгалтером на государственной транспортной фирме; как-то вечером она приехала за ним — «и смотрите, с тех пор мы уже шестьдесят шесть лет вместе». Ульрих регулярно приходил к ним в дом, однажды отец Юлии дал ему почитать «Майн кампф» и очень скоро склонил к национал-социализму.

— Сейчас на все это принято смотреть с точки зрения Освенцима, — извиняющимся голосом продолжал Фальк, — но тогда ничего этого еще не было. Я оценивал происходящее с позиций несчастной Австрии Дольфуса, в которой моей матери приходилось работать до изнеможения.

Гертер молча кивнул. Фальк умело строил свой рассказ, он начал с описания исторического фона тех событий, о которых собирался поведать. Судя по всему, он подготовился заранее.

После того как он женился на Юлии, он уже не только в качестве официанта присутствовал на нелегальных сходках, целью которых было положить конец старой Австрии. Годом позже, в июле тридцать четвертого, он с оружием в руках принял участие в рискованной попытке путча в федеральной канцелярии, в результате которой Дольфус был убит, — этот день запомнился досадными промашками и недоразумениями и с той и с другой стороны. Среди общей суматохи ему удалось бежать и таким образом уйти от наказания.

Двумя годами позже, в 1936-м, в его карьере вдруг произошел скачок. Как-то раз весной в подпольное кафе на сеанс карточной игры вдруг явился в мятом костюме один из адъютантов Гитлера. Он поведал, что на загородной вилле шефа, именуемой Бергхоф, есть вакансия официанта с дополнительными обязанностями уборщика для надежного человека, жена которого могла бы тоже работать там в качестве помощницы по хозяйству. Все сразу же повернули головы в его сторону. После того как мюнхенским гестапо, естественно при содействии австрийской полиции, были наведены справки о его предках и через органы регистрации актов гражданского состояния подтверждено, что в жилах у обоих течет арийская кровь, Ульрих и Юлия сели летним днем на поезд и отправились в Берхтесгаден.

— Нешуточная затея, — сказал Гертер. — И вы не дрожали от страха?

— Страх… страх, — повторил Фальк. — Бояться на тот момент не было особых оснований. Настоящий ужас начался лишь потом. В том числе для нас. В ту минуту я испытывал лишь облегчение из — за того, что могу наконец уехать из Австрии, ведь мое участие в путче по-прежнему в любой момент могло выйти наружу. За это меня ожидало как минимум пятнадцать лет тюрьмы. Дольфуса объявили святым, и я легко мог угодить даже в петлю.

— Мы словно окунулись в сказку, — продолжила рассказ Юлия. — Я не знаю, бывали ли вы когда-нибудь там, но для нас… Теперь все по два-три раза в год ездят в отпуск за границу, но мы до этого никогда не покидали Вену и вдруг очутились среди всего этого дивного альпийского великолепия. В хорошую погоду вдали виден был Зальцбург.

— Гитлер любил этот уголок Германии, ведь, по сути, это была Австрия, — сказал Фальк. — Уже в начале двадцатых годов он регулярно туда ездил, отдохнуть и подумать на досуге. Если взглянуть на карту, то увидишь, что это место торчит на фоне Австрии, как… как…

«Как пенис», — чуть не вырвалось у Гертера, но вместо этого сказал:

— Наверное, оно отвечало его представлению об идеале. Среди романтической дикой природы он больше был самим собой, нежели в сутолоке машин и прохожих на улицах Мюнхена или Берлина. Возможно, у каждого есть свое собственное идеальное место. Что это для вас?

Юлия растерялась, не понимая, что он имеет в виду, и тогда Фальк пояснил:

— Мы мало путешествовали по свету, господин Гертер. Мы очень простые люди. А что это для вас?

Гертер перевел на секунду взгляд на потолок, на коричневатый подтек, формой напоминающий ежа.

— Для меня это, наверно, то место в пустыне, на котором стоят пирамиды и сфинкс.