Чудеса специальным рейсом - Марианна Гончарова Страница 14

Однажды мы с мужем были в Умани (мы там в знаменитом парке гуляли) и опоздали на обратный поезд. Случилось это по моей вине, потому что я все время путаю. Ну и пошли мы искать, чем бы уехать домой.

Муж мой шагал решительно, а я трусила сзади и скулила, что это я виновата, я виновата. И что я больше никогда не буду. Хотя сразу скажу: слово свое я не сдержала и потом еще много раз в жизни все путала.

На Уманском автобусном вокзале объявление висело, что в связи с указом от такого-то числа и с целью борьбы против чего-то или за что-то все ночные автобусные рейсы отменяются. Вот такой ужас. Но муж мой находчивый Аркадий Кузьмич воскликнул, что рейсы, может быть, и отменяются, да люди все равно как-то едут. И повел меня к микроавтобусу с витиеватой надписью по-немецки «Кнурен ден маген?». Дальше было стерто. «Кнурен ден маген» означает «бурчание в животе». «Кнурен ден маген?» – кокетливо вопрошал автобус. И это был знак. Я очень верю в знаки. И вижу их на каждом шагу. И тут я поняла, что и дальше все пойдет интересно.

Рыцарь ночных дорог водитель микроавтобуса Миша содрал с нас, по мнению мужа моего осведомленного Аркадия Кузьмича, по пять номиналов за билет. И пока к нашему левому транспорту подтягивался народ, я подсела в кабину к Мише выяснить для себя, почему такие интимные подробности человеческого здоровья, как бурчание в животе, выписаны ярко-оранжевой люминесцентной краской на всеобщее обозрение.

Оказалось, что автобус, который служил раньше в каком-то медицинском учреждении, Миша пригнал из Германии, но в Германию автомобиль тоже был перегнан – то ли из Бельгии, то ли из Голландии. Я всплеснула от радости ладонями и тут же окрестила наш левый транспорт «Летучим Голландцем».

Миша очень нервничал, оглядывался, дергался, всматривался в темноту. Еще бы. Его сейчас мог повязать кто угодно – хоть налоговая, хоть уголовный розыск, хоть дорожная милиция, хоть бандиты. И в порыве признался он, что когда нервничает, то, бывает, громко поет, чтобы успокоиться. Я чуть не бросилась его обнимать – потому что сама я пою даже когда не нервничаю. Но остановило меня то, что Миша сказал, понизив голос, что когда боится, то бредит матом. Сдержанно, но многоступенчато.

– А тут священник сел, – досадливо и уныло добавил он к своим признаниям.

Я оглянулась на священника, лишившего Мишу своим присутствием свободы слова, и прошептала водителю: мол, давай, матерись сейчас, батюшка дремлет.

– А матушка? – по-шпионски поинтересовался Миша, не поворачивая головы.

Я снова оглянулась. Батюшка, румяный и круглый, как булка с изюмом, большим стогом съехал на спинку и спал, а матушка, изможденная, сухая, ладошкой отгоняла от батюшкиного лица последнего осеннего комара, планировавшего над аппетитным батюшкиным носом. Кстати, этот комар потом всю дорогу нами питался. И никто его поймать так и не смог.

В микроавтобус села пышная красавица в блестящей кофте, с множеством котомок и узлов и с миниатюрным мальчиком лет трех. Они так были непохожи, мать и сын, что подумалось: это как раз тот случай, о котором писал Михаил Светлов, что за неимением королей маленьких принцев рожает простой народ. Такой он был нежный, тепличный и красивый, этот мальчик Илюша, хрупкий как стебелек. И такая лучезарная была у него улыбка, такая чистая и доверчивая, что я просто растаяла от блаженства и возблагодарила судьбу за то, что все путаю. Потому что опоздать на поезд стоило только ради сияющего личика этого ангела.

Как только автобус тронулся, Илюша уютно свернулся в объятиях своей большой матери и засопел доверчиво и сладко, как медвежонок в берлоге. Мать Медведица нависла над ним огромными плечами и сотворила Илюше теплую крышу.

Еще в автобусе с нами домой поехали девушка с юношей – сладкая парочка, вероятно студенты, все в джинсе, коже и металле, две бойкие молодушки с баулами да дядька криминального вида.

Я так устала за день, так умаялась от красоты Софиевского парка, что задремала на плече надежного моего мужа Аркадия Кузьмича. А потом оказалось, когда я проснулась, что мы уже два часа плутаем по Умани и никак не можем выехать из города. Водитель Миша виртуозно бредил и оправдывался, что не знает города, не знает, как выехать, и что вообще он впервые ведет автобус, раньше он работал на мусороуборочной машине в Винницком комбинате коммунального хозяйства, и что в этот город попал потому, что вез сюда из Винницы группу хасидов на какой-то их форум.

– Но, товарищи пассажиры, – обратился Миша к нам, оторопевшим, испуганным в ночи, в его автобусе с бурчащим животом, – раз я хасидов вез, то вас и подавно отвезу, – тоном сказочника пообещал он, – отвезу я вас туда, куда вы и собирались, гарантирую.

Миша бил себя в грудь, иногда впадая в свой характерный бред. И знаете, он был такой убедительный, что все ему поверили. И никто не вышел из автобуса. Потому что просто некуда было.

Начался мелкий дождик, и наш «Летучий Голландец» приехал назад на автовокзал, и мы там стали ждать хоть кого-нибудь, кто может нам показать, как выехать на трассу. Батюшка стал молиться, чтоб Всевышний послал нам кого-нибудь. Всевышний услышал и послал тех, кто был сейчас не занят сном, работой, любовью, воровством, разбоем… Он послал цыганский табор. Шумные, горластые цыгане стали ломиться к нам в салон, бить в дверь ногами, стучать в окна.

Миша испугался, громко запел: «В Ватикане прошел мелкий дожжи-ик…» – и рывком снялся с места.

Страх вывез нас на главную киевскую трассу. Все успокоились и снова задремали. Но счастье наше длилось недолго. «Голландец» стал замедлять ход. Муж мой раздражительный Аркадий Кузьмич начал ворчать:

– Все из-за тебя! Из-за тебя!