История Энн Ширли. Книга первая - Люси Мод Монтгомери Страница 14

Марилла поняла, что забылась и сказала больше, чем хотела бы. Миссис Рэйчел смотрела на нее с явным неодобрением.

— Ты взяла на себя большую ответственность, — мрачно изрекла она. — У тебя ведь нет никакого опыта общения с детьми. Ты ничего не знаешь ни о ней самой, ни о ее характере. Что из такого ребенка получится — сказать трудно. Но ты не пугайся, Марилла.

— Я и не пугаюсь, — сухо ответила Марилла. — Когда я на что-нибудь решусь, то меня уже ничто не остановит. Ты, наверное, хочешь взглянуть на Энн? Я сейчас ее позову.

Через минуту в комнату вбежала Энн. Ее глаза сияли от счастья, которое ей доставила прогулка по закоулкам сада, но, увидев незнакомую гостью, она растерянно остановилась в дверях. Вид у нее был, конечно, неказистый — короткое приютское платье, а из-под него торчат длинные худые ноги. Растрепанные ветром волосы кажутся прямо-таки оранжевыми, да и веснушек прибавилось.

— Одно ясно — они тебя взяли не за красоту, — заметила миссис Рэйчел, которая принадлежала к той прелестной категории людей, которые обожают говорить правду прямо в глаза. — Какая же она тощая и некрасивая, Марилла! Подойди ко мне, девочка, дай тебя хорошенько рассмотреть. Боже праведный, еще и конопатая! Идо чего же рыжие волосы — прямо как морковка! Я тебе сказала, девочка, подойди ближе!

Энн подошла, но совсем не так, как предполагала миссис Рэйчел. Она, как тигрица, выпрыгнула на середину кухни и встала перед миссис Рэйчел. Ее лицо пылало от негодования, губы дрожали.

— Вы гадкая! — сдавленным голосом крикнула она и топнула ногой. — Противная… гадкая… гадкая! — с каждым восклицанием Энн все громче топала ногой. — Как вы смеете называть меня тощей и безобразной? Как вы смеете говорить, что я конопатая и что у меня рыжие, как морковка, волосы? Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина!

— Энн! — оторопело воскликнула Марилла.

Но Энн храбро смотрела в лицо миссис Рэйчел. Ее голова была гордо вскинута, глаза горели, руки стиснуты в кулаки, и вся она была само воплощенное негодование.

— Как вы смеете говорить про меня такие вещи? — кричала она. — Вам бы понравилось, если бы что-нибудь подобное сказали вам в лицо? Понравилось бы услышать, что вы толстая, неповоротливая и что у вас, наверно, нет ни капли воображения? Можете обижаться. Я даже надеюсь, что вы обиделись. Меня так никто в жизни не оскорблял, даже пьяный муж миссис Томас. Я вас никогда не прощу, никогда!

Энн еще раз топнула ногой.

— Да что же это такое — ну и характерец! — в ужасе воскликнула миссис Рэйчел.

— Иди к себе в комнату, Энн, и жди меня там, — смогла выговорить наконец Марилла.

Девочка разрыдалась, выбежала за дверь, так хлопнув ею, что на полках зазвенела посуда, и бегом бросилась наверх. Снова раздался стук. Видимо, она захлопнула дверь в свою комнату с не меньшей яростью.

— Ну, Марилла, досталось же тебе сокровище, не позавидуешь, — голосом вещуньи проговорила миссис Рэйчел.

Марилла открыла рот, собираясь извиниться за Энн и сурово осудить ее проступок, но вместо этого, к своему собственному изумлению, сказала:

— Не надо было тебе насмехаться над ее внешностью, Рэйчел.

— Уж не хочешь ли ты сказать, Марилла Кутберт, что оправдываешь ее безобразную выходку? — возмущенно вопросила миссис Рэйчел, поджав губы.

— Нет, — медленно проговорила Марилла, — я ее не оправдываю. Она поступила очень плохо, и я ей сделаю серьезное внушение. Но к ней нельзя подходить со слишком строгими мерками. Ее просто не научили, что хорошо, а что дурно. И ты напрасно ее обидела.

Марилла добавила последнюю фразу почти против воли — во всяком случае, она опять сама себе удивилась. Миссис Рэйчел с оскорбленным видом встала со стула.

— Я вижу, в этом доме мне придется теперь следить за каждым своим словом, раз уж главное здесь — не задеть самолюбие какого-то найденыша. Нет-нет, не беспокойся, Марилла, я не обиделась. Мне тебя просто жаль. Ты еще натерпишься с этой девчонкой. И если разрешишь дать тебе совет — впрочем, ты наверняка ему не последуешь, хотя я и воспитала десятерых детей и еще двух похоронила, — то «внушение», о котором ты говорила, надо сделать розгой. Подобные дети только такие внушения и понимают. Видно, у нее нрав под стать волосам. Что ж, Марилла, до свидания. Надеюсь, ты по-прежнему будешь ко мне заходить. Что касается меня, то вряд ли я скоро сюда приду опять — я не привыкла, чтобы на меня кричали и топали ногами.

С этими словами миссис Рэйчел прошествовала к выходу — если только слово «прошествовать» можно применить к переваливающейся на ходу толстухе. А Марилла с хмурым лицом отправилась к Энн в мансарду.

Поднимаясь по лестнице, она ломала голову, как ей наказать Энн. Ее стычка с миссис Рэйчел очень огорчила Мариллу. Надо же было, чтобы Энн устроила такую сцену не кому-нибудь, а именно миссис Рэйчел Линд. И тут она упрекнула себя: выходит, ее не столько заботит открывшаяся вдруг вспыльчивость Энн, сколько то, что о ней стало известно Рэйчел! Как же наказать Энн? Она и думать не могла о том, чтобы последовать совету миссис Линд, дети которой до сих пор ежились при воспоминании о постоянных порках. Нет, Марилла была просто не в состоянии выпороть ребенка. Надо придумать какое-то другое наказание, которое помогло бы Энн понять, как ужасно она себя вела.

Открыв дверь, Марилла увидела, что девочка горько плачет, уткнувшись лицом в подушку, совсем не замечая, что лежит в грязных башмаках на чистом покрывале.

— Энн, — позвала Марилла совсем нестрогим голосом.

Ответа не последовало.

— Энн, — более строго повторила Марилла, — сейчас же слезь с кровати и выслушай меня.

Девочка сползла с кровати и села на стул, упрямо вперив в пол распухшие от слез глаза.

— Ну разве можно так себя вести? Неужели тебе не стыдно?

— Как она смела назвать меня некрасивой и рыжей? — негодующе выкрикнула Энн, не отвечая на вопрос.

— А как ты смела кричать и топать на нее ногами? Мне было ужасно стыдно за тебя. Я надеялась, что ты понравишься миссис Линд, а ты меня опозорила. Ну что она такого сказала — что ты некрасивая и рыжая? Ты и сама это без конца говоришь.

— Одно дело, когда сама говоришь, а другое — когда слышишь это от других! — жалобно проговорила Энн. — Сама, хоть и думаешь, что это так, все-таки надеешься, что, может, другие с тобой не согласны. Ты, наверное, скажешь, что у меня жуткий характер, но я просто не могла ничего с собой поделать. Когда она стала мне все это выговаривать, у меня просто дыхание перехватило от ярости. Я не могла ей этого спустить.

— Но это же была безобразная выходка. Теперь миссис Линд всем расскажет, что ты за штучка. Нельзя же так бросаться на людей, Энн.

— А как бы ты себя чувствовала, если бы тебе в лицо бросили, что ты тощая и некрасивая? — со слезами в голосе спросила девочка.

И тут Марилла вдруг вспомнила, как ее тетка однажды сказала в ее присутствии, когда она была еще совсем маленькой: «Как жаль, что она такая дурнушка». Марилла до сих пор не могла забыть этих слов.