Дом, в котором меня любили - Татьяна де Ронэ Страница 14

В день кончины вы в последний раз пришли в себя. В нашей спальне на третьем этаже вы сказали, держа меня за руку: «Роза, сохраните наш дом. Не позволяйте этому барону, этому императору…» Потом ваш взгляд затуманился, вернулась отчужденность, вы вновь перестали меня узнавать. Но мне было достаточно услышанного. Я прекрасно поняла, что вы от меня требуете. Вы лежали неподвижно, жизнь медленно покидала вас, Виолетта рыдала у меня за спиной. В этот момент я осознала задачу, которую вы на меня возложили. Я обещала исполнить. Любимый, прошло десять лет, час приближается, и я не дрогну.

В тот день, когда вы нас покинули, в январе, 14-го числа, мы узнали, что возле старой Оперы, на улице Ле Пелетье, на императора совершено ужасное покушение. Брошены три бомбы, около двухсот человек ранены и с десяток убиты. Лошадей разорвало на куски, а в окрестных домах выбиты все окна. Императорская карета перевернулась, император и императрица лишь чудом избежали смерти. Позднее говорили, что шлейф платья императрицы был в крови одной из жертв, но, несмотря ни на что, она появилась в Опере, чтобы доказать своему народу, что ее нельзя запугать.

Меня не интересовало ни покушение, ни корсиканец Орсини (которого потом гильотинировали), ни мотивы покушения. Вы умирали, и только это имело для меня значение.

Вы мирно, без страданий, скончались в своей кровати красного дерева. Казалось, вы обрели покой, освободившись от этого мира с его заботами, и что вас уже ничто не тревожит. В последние годы я понимала, что вы погружаетесь в болезнь. Она бродила в извилинах вашего мозга, и врачи высказывались очень сдержанно. Эту болезнь нельзя было ни увидеть, ни измерить. Мне кажется, у нее даже не было названия. Ничто не могло ее излечить.

Перед своей кончиной вы уже не переносили дневного света. В полдень вы просили Жермену закрывать ставни гостиной. Иногда вы удивляли меня: сидя в своем кресле, вы вдруг вздрагивали, прислушивались и, насторожившись, говорили: «Роза, вы слышали?» Я ничего не слышала, ни голосов, ни лая, ни хлопанья двери, но отвечала, что да, слышу. И когда вы суетились и, судорожно сжав руки, повторяли, что императрица придет на чай, что Жермена должна купить свежие фрукты, я вновь кивала и отвечала успокаивающим тоном, что, конечно, все будет в порядке. Каждое утро вы внимательно читали свою газету, вы ее тщательно изучали, даже рекламу. И всякий раз, как встречалось имя префекта, вы разражались залпом ругательств, иногда очень грубых.

Арман, которого мне так не хватает, — это не тот пожилой обреченный человек, каким вы стали в пятьдесят восемь лет, перед тем, как смерть забрала вас. Арман, которого я жажду вновь обрести, — это ласково улыбающийся молодой человек, полный сил. Мой любимый, мы были женаты тридцать лет. Я хочу вновь пережить первые дни страсти, почувствовать ваши руки на своем теле, ощутить тайную радость, которую вы мне дарили. Никто никогда не прочтет эти строки, поэтому я могу сказать, каким пылким супругом вы были. В этой спальне на третьем этаже мы любили друг друга, как и должно любить мужчине и женщине. Потом, когда болезнь начала вас подтачивать, любовные ласки становились более редкими и постепенно совсем прекратились. Мне казалось, что я уже не пробуждаю в вас желания. Неужели появилась другая женщина? Мои опасения рассеялись, но их сменила новая тревога, когда я поняла, что вы не испытываете больше желания ни ко мне, ни к какой другой женщине. Вы были больны, и желание покинуло вас навсегда.

В самом конце выдался тот ужасный день. Мы с Мариеттой вернулись с рынка и увидели перед домом ожидавшую нас заплаканную Жермену. Вы ушли из дома. Она не нашла вас в гостиной, и не было ни вашей шляпы, ни вашей трости. Как могло это случиться? Вы ведь не желали покидать дом. И никогда этого не делали. Мы обыскали весь квартал. Заходили во все заведения, начиная с гостиницы мадам Паккар вплоть до лавки мадам Годфин. Никто — ни месье Гораций, который подолгу сидит на пороге своей лавки, ни отдыхавшие рабочие из типографии — не видел, чтобы в то утро вы проходили мимо. О вас не было ни слуху ни духу. Я бросилась в комиссариат возле Сен-Тома-д'Акен и объяснила ситуацию. Пропал мой супруг, не совсем здоровый пожилой господин. Его нет уже три часа. Мне было тяжело описывать вашу болезнь, объяснять им, что у вас не все в порядке с головой, что иногда, во время приступа помешательства, вы можете быть страшным. Вы часто забываете свое имя, призналась я им. Как вы сможете вернуться домой, если забудете и адрес? Комиссар был хорошим человеком. Он попросил дать ваши точные приметы и отправил патруль на поиски. Он просил меня не волноваться, хотя это было совершенно невозможно.

Днем разразилась сильная гроза. Дождь со страшной силой барабанил по крыше, а раскаты грома сотрясали дом. В отчаянии я думала о вас. Что вы сейчас делаете? Нашли ли какое-нибудь укрытие? Приютил ли вас кто-нибудь? Или какой-нибудь мерзкий тип, воспользовавшись вашим состоянием, причинил вам вред?

Дождь лил как из ведра. Я стояла у окна, а Жермена и Мариетта молились за моей спиной. Я не могла больше выдержать и вышла на улицу. Зонтик нисколько не защищал, и я промокла до костей. С трудом дошла я до садов, залитых водой. Они простирались передо мной как море желтой грязи. Я пыталась угадать, куда вы могли пойти. На кладбище? В церковь? В кафе? Темнело, а о вас по-прежнему не было вестей. В отчаянии я, спотыкаясь, вернулась домой. Жермена приготовила теплую ванну. Медленно текло время. Прошло уже более двенадцати часов, как вы ушли. Появился огорченный комиссар. Он отправил людей во все соседние больницы, чтобы узнать, не попали ли вы туда. Все напрасно. Он ушел, пожелав мне не терять надежду. Мы молча уселись за стол, неотрывно глядя на дверь. Наступала ночь. Мы не могли ни есть, ни пить. У Мариетты сдали нервы, она едва держалась на ногах, и я отправила ее спать.

Среди ночи раздался стук в дверь. Жермена бросилась открывать. Перед дверью стоял незнакомый молодой человек в элегантном охотничьем костюме. А рядом стояли вы, изможденный, но улыбающийся, цепляясь за руку отца Леваска. Незнакомец объяснил, что в конце дня они с друзьями отправились поохотиться в лесу Фонтенбло и наткнулись на этого человека, который, похоже, заблудился. Сначала пожилой господин не мог назвать своего имени, но через некоторое время заговорил о церкви Сен-Жермен-де-Пре, и так убедительно, что молодой охотник отвез его туда в своей коляске. Отец Леваск добавил, что тотчас узнал Армана Базеле. А у вас было удивленное и приветливое выражение лица. У меня перехватило дыхание. Лес находился в нескольких километрах отсюда. Однажды мы отправились туда с детьми, и путешествие заняло всю первую половину дня. Как, скажите на милость, могли вы там оказаться?

Я горячо поблагодарила молодого человека и отца Леваска и осторожно ввела вас в дом. Я понимала, что бесполезно вас расспрашивать, что вы ничего не сможете мне объяснить. Мы усадили вас и тщательно осмотрели. Ваша одежда была в грязи и в пыли. К обуви пристали травинки и колючки. Я заметила темные пятна на вашем Жилете. Но больше всего меня беспокоили глубокие порезы на вашем лице и ссадины на руках. Жермена посоветовала, несмотря на поздний час, позвать молодого доктора Нонана. Я согласилась. Она надела пальто и побежала за доктором. Когда он наконец пришел, вы уже мирно, как ребенок, спали, не выпуская моей руки. Я молча плакала — от облегчения и от страха, — сжимая ваши пальцы и заново перебирая события этого дня. Мы так и не узнали, что же произошло, как и почему вы оказались так далеко от города, в лесу, где вы расшибли в кровь лоб. Вы никогда уже этого не расскажете.