Тайны Ракушечного пляжа - Мари Хермансон Страница 14

Мы никуда не торопились. Побродили наобум по горам и попали в ущелье с высокими соснами. Почва там была болотистой и влажной, но нашлось одно сухое и твердое местечко — маленькая лужайка с приятной изумрудно-зеленой травой. Кроны сосен пропускали совсем немного солнечного света. Чуть повыше на горе примостилась маленькая дикая вишня с темно-красными ягодами.

Эта лужайка резко отличалась от остальной местности с горами, вереском и рощами терзаемых ветром маленьких дубов. Такой ландшафт был совсем несвойствен для Бухуслена — словно этот кусочек мозаики выхватили в какой-то другой части света и вставили сюда между гор.

Мы долезли до вишни, набрали ягод и уселись их есть в изумрудно-зеленой траве. Нам было по одиннадцать лет.

— Ты тут раньше бывала? — спросила я.

— Нет. Мне кажется, этого места раньше не было, — ответила Анн-Мари. — Я тут проходила много раз и никогда его не видела. Оно явно появилось только сейчас.

Я согласилась, как соглашалась со всем, что говорила Анн-Мари.

Мы улеглись в траве и стали смотреть на таинственно шелестящие и усыпляющие кроны сосен.

— По-моему, нас заколдовали, — предположила Анн-Мари.

А ведь та же самая Анн-Мари рассказывала мне, что танцует в обнимку со своими стокгольмскими приятелями и в черно-белой косметичке у нее лежали тушь, тональный крем и тени для век. Она находилась на грани двух миров, в то время как я сама еще целиком и полностью принадлежала миру детства, и ее слова меня ничуть не удивили.

— Да, я тоже чувствую, — прошептала я. — Мы заколдованы.

Она коснулась моей руки, и, продолжая всматриваться в кроны шумящих сосен, мы подвинулись поближе друг к другу и крепко взялись за руки.

— Кажется, мы летим, — пробормотала Анн-Мари. — Чувствуешь?

— Да, летим, — подтвердила я.

Мы лежали в траве рука об руку и летели.

Внезапно Анн-Мари села.

— Давай зароем тут клад, — предложила она.

— Какой еще клад?

Анн-Мари открыла полиэтиленовый пакет, который мы принесли с собой, и извлекла оттуда еду: сок, груши и банку из-под чая с печеньем «Мария».

— Сейчас съедим печенье. Потом положим что-нибудь в банку и закопаем.

Мы съели печенье и груши и выпили сок. Потом Анн-Мари вытряхнула из банки крошки.

— Что бы нам туда положить? Я знаю. Вот это.

Она вытащила из челки заколку и положила ее в банку.

Я подумала о серебряной божьей коровке, которая весела на цепочке у меня на шее. Это украшение мне подарила на крещение бабушка, и я никогда его не снимала. Если мама спросит, я скажу, что потеряла его.

— Помоги расстегнуть, — прошептала я.

Анн-Мари кивнула. Я повернулась к ней спиной и подняла волосы. Когда она взялась за застежку, мне стало щекотно от ее прикосновения. Потом она протянула мне украшение, чтобы я сама положила его в банку.

— Что еще? — спросила Анн-Мари.

Больше ничего ценного у нас с собой не было.

Анн-Мари огляделась. Совсем рядом с нами в траве лежала кучка засохших заячьих какашек. Анн-Мари подняла несколько штук:

— Какие они легонькие! Прямо ничего не чувствуется. Попробуй!

Она переложила их ко мне на ладошку. Я видела эти маленькие шарики, но совсем не ощущала их веса.

— В них есть что-то таинственное, — сказала Анн-Мари. — Надо их тоже положить.

Она подставила банку, и я перекатила туда заячьи какашки. Потом Анн-Мари опустила банку на землю и быстро полезла на гору. Сорвав с дерева несколько вишен, она вернулась с полным ртом. Она уселась, поджав ноги, принялась жевать ягоды и потом проглотила их с ужасной гримасой — вишни были страшно кислые. Потом она наклонилась над банкой и со смехом выплюнула в нее три вишневые косточки.

— Теперь хватит. Давай закапывать.

Руками и пластмассовыми стаканчиками мы сумели вырыть в траве ямку. Мы запихнули туда банку, засыпали и сверху положили камень.

— Мы выкопаем ее, когда станем взрослыми, — сказала я.

— Думаешь, мы еще когда-нибудь сюда попадем? Я в это не верю, — сказала Анн-Мари.

___

~~~

Вот она уже почти у цели.

Вокруг нее с криками вьются крачки. Их ярко-красные клювы мелькают в сером предрассветном воздухе. Байдарка покрывается вязкими кляксами птичьего помета.

Смелее всего серебристые чайки. Они делают выпады, подлетают совсем близко и слегка касаются клювами ее головы. Раньше она этого боялась. Пытаясь защититься, она поднимала руку и отклонялась в сторону, теряя при этом равновесие и начиная кружить на месте. Теперь она больше не пугалась, а спокойно продолжала грести к намеченной цели.

Она мечтает о том дне, когда птицы перестанут кричать и угрожать. Они будут узнавать ее и понимать, что она не собирается вредить ни им, ни их птенцам, ей просто нужно немного пуха. Она пока еще не обладает душой крачки или чайки. Между ними стена, но, попадая в их кричащее облако, она с каждым разом чувствует все большее родство с ними.

Она подплывает к шхере в том месте, где в воду спускается более пологая скала. Она разворачивает байдарку бортом к берегу и последние метры просто качается на волнах. Подплыв, мягко и осторожно вылезает из лодки. Она в шортах и босиком, поэтому не страшно, что вода достает до середины голени. Камень у нее под ногами покрыт темно-рыжими водорослями, и на нем очень скользко. Она затаскивает байдарку на берег и в сопровождении птичьего облака отправляется в путь по обточенным водой скалам.

Она чувствует себя как в детстве. Тогда все именно так и было. Не требовалось никаких слов. Она повсюду бегала, вдыхала запахи, слушала звуки, иногда находила перо и смеялась. Остальные тоже смеялись, забирали у нее перышко и подбрасывали его в воздух. Ее мир с ней разделяли родители, и все остальные тоже жили в нем.

Но в какой-то момент ее, еще ребенка, все словно бросили на произвол судьбы. И папа, и мама, и все остальные сразу, не говоря ни слова, шагнули в какой-то другой мир и покинули ее. Они требовали, чтобы она последовала за ними, но она отказалась.

Каждый раз, когда она занималась чем-нибудь важным, они приходили и мешали ей своей болтовней. «О чем ты думаешь? Почему ты все время молчишь? Поговори с нами. Ну скажи хоть что-нибудь. Почему ты не хочешь? Ты чем-то расстроена? Ты же знаешь, что всегда можешь нам все рассказать».

В школе она робела. Никогда не разговаривала и не поднимала руки. «Ты ведь знаешь это. У тебя же все правильно написано в контрольной работе. Почему ты никогда не отвечаешь?» — спрашивали учителя.