Йестердэй - Василий Сретенский Страница 14

Фокус не удался. Мне был предъявлен аргумент номер два: большие черные, нет, коричневые глаза. Прямой долгий взгляд.

Давно на меня так не смотрели. Что тут непонятного? Ну, хорошо. Объясняю еще раз: ДАВНО. НА. МЕНЯ. ТАК. НЕ. СМОТРЕЛИ.

[пауза]

Что я знаю о Василии Сретенском

Да все! Василий Сретенский, он же Кот. На снимке крайний слева, если кто еще не понял. Изображает циркового силача, играющего мускулами. Хотя, играть-то, в общем, нечем.

Мой лучший друг, даже сейчас, когда он умер. Мы дружили со старшей группы детского сада. По его версии, друга выбирал он, причем выбирал тщательно и вдумчиво, потому что на всю жизнь. Основным критерием была моя способность говорить о чем угодно не ограниченное ничем и никем (кроме воспитательницы и нянечки, конечно) время, потому что сам он был молчун. Ему было удобно жить, когда рядом есть кто-то, кто всем все расскажет за двоих.

Моя версия проще. Как-то раз я складывал игрушки перед обедом, а потом пошел мыть руки. Навстречу шел Васька, с которым мы только что в одной команде в футбол играли. Тут меня и озарило.

«Давай я буду твоим другом» – сказал один из нас.

Сказано было одновременно. Ну и пошло. За примерно сорок лет мы тысячи раз спорили, сотни раз ссорились и один раз подрались. Не было и нет у меня друга лучше.

Перейдя из детского сада в первый класс мы завели себе по дополнительному другу. Так, в общем-то и сложилась наша школьная кампания. Трое на снимке и я.

Он окончил исторический факультет альмаматери. Потом долго-долго был историком и этим… культурологом. Читал какие-то лекции. Писал какие-то статьи. Рассказывал за рюмкой какие-то истории.

Не могу вспомнить ни одного эпизода в его жизни, в котором бы присутствовала Карина, как… главный персонаж, что ли. Ни одной его фразы по отношению к ней тоже не вспоминается. Впрочем, он не считал нужным демонстрировать свои взгляды и акцентировать поступки. Спокойно женился, тихо развелся. Мирно коллекционировал колокольчики.

А потом он умер.

Но перед смертью Кот меня сильно обидел. Взял и передал все свои материалы, назовем их «файлы Сретенского», какому-то своему однокурснику, профессору, клинвышибать. Тот теперь сидит дома на заднице и издает книги, якобы Василием написанные. Что он в тех файлах находит, что сам придумывает, пойди – разбери.

Ладно, то была Васькина воля. De mortuis non est disputandum, как сам он любил повторять, пока мортиусом не стал. Но теперь я из того профессора «файлы Сретенского» выжму. Не сегодня, конечно. И не завтра. Потому что мне колонку писать. Послезавтра к нему поедем. С Ариной.

[пауза]

[звонок телефона] Ну, кто? Кто названивает в такую рань? Да. Привет мам. Ну, что значит не звонил, неделя только началась. Нет. Да не ссорился я. Нет, Я не ссорился. Просто работы много, надо сосредоточиться. Нет мам, приехать не получится, машина сломалась. Почему опять, она вообще сломалась, насовсем. Ну, к осени придумаем что-нибудь. Но я же все уже вскопал. Не волнуйся. Да, все будет хорошо. Цветы поливать буду. Часто. Не залью. Ну ладно, я позвоню потом. Ладно. Ладно. Пока.

[пауза]

А тут что цветы какие-то есть в квартире?

[пауза]

Акриды – церковный, устарелый. Смотри сарана. Где ж она, так… Сарана, женский, саранча, насекомое, похожее на кобылку, кузнечика, налетающая тучами и поедающая хлеба и травы. Пешая сарана, молодая, бескрылая. Вон оно как. «Прожорлив как сарана». Это понятно… А вот еще: саранчеядец, питающейся саранчою. Ага. Если я не напишу сегодня колонку, а завтра – интервью с Сербом, можно будет брать мешок и идти в поля, где сарана поедает травы. Наберу мешок пешей саранчи, добавлю кузнечиков и, главное, побольше кобылок, высушу и стану саранчеядцем. Но вот задача: мешка у меня нет. Поэтому план такой. Пункт первый: варю кофе. Пункт второй: поскольку кофе в доме нет, завариваю чай. Пункт третий: надиктовываю первый вариант колонки. Пункт четвертый… а чай-то хоть остался?

[пауза]

Заголовок: «Писающие девочки». И пусть попробуют его не поставить.

[пауза]

С самого начала я хотел бы предупредить читателей, что это заметки не об интернете (отпала половина читателей) и не о проекте скульптурной группы в пару к всемирно известному Писающему Мальчику (отпала вторая половина).

А вот о чем.

Они сидели под окном и разговаривали. В их словах не было ничего нового и интересного. Обычные вариации на тему: если б я была царица. Ну, в частности; если б я была царица, говорит одна девица, я бы этому Додону на глазах у всех людей наваляла б кренделей. Вторая отвечала в том духе: что все Додоны одинаковы, мысли их шиты белыми нитками, а поступки предсказуемы.

В общем, обычный разговор. Но дело в том, что девицы сидели под моим окном, довольно ранним еще летним вечером и писали. Общественный туалет, кстати, находился (да и сейчас находится) в сорока метрах к северу от точки, в которой они присели.

Человек, сидящий на корточках, лично мне неприятен. Что-то в этой позе есть унизительное, лагерное что ли. А тут двадцатисчемтолетние девочки сидят на корточках, мило щебечут, любуясь закатом, разглядывая редких прохожих и одновременно справляя свои естественные потребности.

Каюсь, я не удержался и нарушил их уединение. Я постучал в стекло изнутри. Зачем я это сделал – не знаю. Остановить их, видимо, не было никакой возможности. Но реакция меня удивила. Подняв в головы и увидев окне чей-то силуэт, они захихикали и через минуту, когда все, что нужно, было сделано, упорхнули. «По лазури весело играя», как сказал поэт, по другому, правда, поводу. А я остался в задумчивости и никак не мог взять в толк: что ж они не сделали пятидесяти шагов к северу, а свернули с тротуара под мое окно? Десять рублей пожалели на двоих? Или, может быть, духоте общественного помещения предпочли чистый воздух московского пригорода, зеленую травку и вид на железную дорогу?

Впрочем, это присказка. Сказка, как сказал уже другой поэт – впереди.

Несколько дней назад проезжал я по Маросейке. Путь у меня был длинный, и мне самому понадобилось в заведение, которое столь весело проигнорировали те две девушки. Я вовремя вспомнил о великой гуманитарной миссии, которую с девяностых годов прошлого века беззаветно выполняет в Москве сеть ресторанов быстрого обслуживания, пускающих в свои туалеты всех и бесплатно. Один из таких ресторанов находился неподалеку, я припарковался, благо на Маросейке это можно везде, хоть бы даже поперек движения, и направился в ресторан, а точнее в его подвальную часть. Вот и она – заветная дверь. И что же я увидел за дверью?

Не буду томить тебя, читатель: строго между единственным писсуаром и рукомойником стояло существо ангельской, нет божественной красоты. Существу было лет шестнадцать-семнадцать, было оно девушкой с лицом мадонны Рафаэля, ей-богу, не вру. Она стояла молча, недвижимо, глаза ее излучали свет, рядом что-то отмывал с кожаной куртки высокий парень с волосами косичкой.