Флоренс Аравийская - Кристофер Бакли Страница 14

Флоренс рассказала ему, насколько это было возможно, про дядю Сэма, про ежедневный обзор новостей для президента, про десять миллионов золотом, про операцию, карт-бланш и про тот факт, что у нее теперь достаточно власти, чтобы перевести Джорджа на новую работу.

Джордж слушал ее с мрачным лицом, которое постепенно становилось еще мрачнее, и время от времени понимающе хмыкал: «Хм. Угу. Хм-м».

– Джордж, – наконец сказала она, – ты помнишь наш разговор о том, что мы могли бы с тобой сделать, если хотя бы на десять минут оказались вдруг у руля?

– Очень хорошо помню. Я ответил тебе тогда, что не хочу быть у руля. Ни десять минут, ни полчаса, ни месяц. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, Фьоренца.

– И поэтому ты пошел работать в Госдепартамент?

– Ты прекрасно знаешь, почему я пошел работать в Госдепартамент.

– Из-за одной несчастной реплики твоей матери за обедом в День благодарения?

Джордж был правнучатым племянником Адлера Филлингтона Фиша, того самого американского дипломата и посла в Боготе, которому президент Теодор Рузвельт в 1902 году отбил знаменитую телеграмму:

ОБЕСПЕЧЬТЕ ПЕРЕШЕЕК К РОШДЕСТВУ.

Это привело к «отчуждению» Панамы от Колумбии, строительству знаменитого канала и последовавшему за этим обогащению превыше всякой меры кливлендского промышленника Марка Ханна, нью-йоркского финансиста Дж. П. Моргана, а также Уильяма Кромвеля, основателя юридической фирмы «Салливан энд Кромвель». Впоследствии эта золотая троица в знак признательности послу Фишу пользовалась его услугами в качестве советника при многочисленных сделках, что и заложило фундамент благосостояния семьи Фишей.

Четыре поколения спустя, когда на сцене уже появился Джордж, от этого благосостояния остался лишь Дом Фишей – некогда внушительный особняк из красного кирпича в Джорджтауне [5], настоятельно требовавший теперь капитального ремонта. Мать Джорджа, Филиппа Фиш-Тиббетс, так и не оправилась от разочарования, которое постигло ее то ли в результате постоянных размышлений о былом богатстве, то ли из-за внезапного исчезновения ее мужа Джеймсона Фиша по прозвищу Бычок, оставившего ее ради аргентинского игрока в поло по имени Эстебан, близкого друга семейства Кеннеди, что, впрочем, только усугубляло неприятную ситуацию. Долгие годы безутешная матушка Джорджа не давала затянуться этим душевным ранам при помощи все большего количества водки (с недавних пор смешиваемой с обезжиренными сливками). Как-то раз во время одного совсем уже мрачного обеда в День благодарения она объявила гостям, что Джордж, сидевший за столом вместе со всеми и как всегда угрюмо уставившийся в свою тарелку с грибным супом (стараясь при этом сдерживать себя, чтобы не броситься через весь стол и огреть свою мамашу серебряной супницей, подаренной по случаю вступления в должность губернатором Панамы и являющейся последним ценным предметом в доме Фишей), – так вот, она во всеуслышание заявила, что у ее сына никогда не хватит «винтиков в голове», чтобы поступить на службу в министерство иностранных дел; и даже более того – что он, скорее всего, будет зарабатывать себе на жизнь «составлением букетов». Джордж отправился на собеседование в министерство иностранных дел в ближайший же понедельник. Шестнадцать лет спустя он все еще продолжал там работать. Кто тут выиграл – оставалось неясным.

– Джордж, – сказала Флоренс. – Ты один из самых талантливых мужчин, которых я знаю. Ты погубишь себя кабинетной работой. Только подумай – какой нам выпал шанс! Больше такого не будет.

– Но ты же ничего не знаешь об этом дяде Сэме, – ответил Джордж.

– А вот теперь ты рассуждаешь как моя мать! Это ведь шанс изменить историю. Я уж не говорю о том, чтобы помочь восьмистам миллионам мусульманских женщин.

– Большинство из этих женщин абсолютно довольны своей судьбой. Готов поспорить, что половине из них нравится носить чадру. А еще им нравится то, что с ними носятся как с писаной торбой.

– Ничего себе – «носятся». Тебе самому по душе бы пришлось такое обращение?

– Жить в обществе, которое рассматривает меня как гражданина второго сорта и ограничивает мои права? Я что, похож на идиота?

– Вспомни цитату из Эдмунда Бёрка: [6]«Все что необходимо для торжества зла – это лишь бездействие добрых людей».

– Вспомни цитату из Мэла Брукса: [7]«Стоит один раз пуститься в бега – и не остановишься всю жизнь».

– Я не справлюсь с этим без тебя, Джордж. Поверь мне, будет весело.

– Нет, будет ужасно. Но самое ужасное, что я, видимо, соглашусь.

Задумчиво подбоченясь, Флоренс придирчиво изучала накрытый уже стол. Дядя Сэм предлагал провести первую встречу группы в том самом уединенном домике в Александрии, однако Флоренс решила приготовить настоящий итальянский обед у себя дома в городке Фогги-Боттом. Она еще не знала, как все в итоге у них сложится, но была уверена, что не много бывает в жизни таких непростых ситуаций, которые нельзя изменить к лучшему превосходным обедом, состоящим из вяленной по-ломбардски говядины, ризотто (из раков и африканских бобов по ее собственному рецепту), шоколадно-малинового тирамису, эспрессо плюс нескольких бутылок «Бароло». Флоренс была в черной кашемировой водолазке, узких брюках в стиле «тореадор» и туфлях на высоком каблуке. В ушах у нее были жемчужные серьги. Поверх водолазки она повязала фартук с оборками в стиле пятидесятых годов, в котором она выглядела, пожалуй, еще сексапильнее.

Первым появился Бобби Тибодо – парень из ЦРУ. Он позвонил в дверь без пяти восемь. Люди из ЦРУ всегда приходят пораньше – они любят контролировать ситуацию. Джордж прибыл ровно в восемь. Рик Ренард опоздал на двадцать минут, объяснив, что его задержал один конгрессмен, «который никак не мог заткнуться».

Флоренс предложила своим гостям холодное как лед «Прозекко» в узких бокалах. Мужчины настороженно присматривались друг к другу, а Флоренс поглядывала на Бобби Тибодо, наблюдая за тем, как он изучает Рика и Джорджа.

Бобби было под сорок. Он обладал крепким телосложением, коротко подстриженными светлыми волосами и скептическим взглядом из-под тяжелых век, который придавал ему выражение легкой враждебности. Он мало двигался, как будто не желая расходовать силы. Обратившись к Флоренс, он немедленно назвал ее «мэм». Она поприветствовала его на арабском и едва сдержала улыбку, когда на ее «салям» он ответил с крепким акцентом жителя Алабамы.

Он заметил, что она поглядывает в его сторону. Бобби был не из тех, кто упускает хоть что-нибудь. Флоренс почувствовала, что краснеет.

– Ну что же, – сказала она, подняв свой бокал «Прозекко» и чокаясь со всеми присутствующими, – за Акабу.