Тонкий тающий след - Наталья Лирник Страница 14

– Дедушка тебя очень любил.

– Любил, любил… А по молодости у нас с ним вообще все хорошо было. Потом как начал пить, конечно, трудно стало. Скандалил, обижал. Но только когда пьяный, трезвый он был золотой человек. Но Маринку я из-за этого его пьянства упустила. Дрянь девка вышла. Эгоистка, легкомысленная. Ни тебя толком не растила, ни внука, все для себя, для себя. Как у нее? Не звонит она тебе?

– Нет, бабуль, не звонит, – легко соврала Надя. Она знала бабушкин характер до мелочей и точно знала, когда говорить правду не стоит.

– Вот такая она вышла. Только о себе думает. Тебя беременную бросила, уехала…

– Бабуль, бог с ней, уехала и уехала, мы прекрасно сами живем, без нее.

– Вот ты у меня получилась хорошая девочка. Все у тебя путем, и муж один на всю жизнь, и работа, и сын. Хорошая девочка. Слава богу. – Галина Дмитриевна было успокоилась, но снова начала говорить лихорадочно и быстро: – А ведь когда ты украла, я думала, не будет толку от девки, по кривой дорожке пойдет!

– Бабуль, ну что ты такое говоришь. Мне было десять лет, я просто взяла велик покататься, ну какая это кража. – Надя успокаивающими размеренными движениями гладила сухую старушечью руку.

– Кража не кража, но соседи заявили. И хорошо, что тебя в милицию поймали, посадили. Напугали так, что на всю жизнь запомнила! Ты ж еще несколько лет потом по ночам кричала, все тебе какая-то страшная тетя из тюрьмы снилась, помнишь? – Бабушка внезапно радостно улыбнулась. – И правильно! Из детей пороки надо каленым железом выжигать! Твою мать я била, била, да все без толку. А тебя она пороть не давала. Говорила, только попробуй ее тронь! Бешеная, я и не спорила… Когда ты красть начала, я уже думала, упустила. Думала, надо за ремень браться, что там Маринка ни говори… Но тебя в милиции напугали… хорошо напугали… хорошо… – обессилев, старуха замолчала.

Надя, уже привыкшая к бабушкиным вспышкам, обернулась на соседок по палате. Те, слава богу, ничего не слышали. Выдержав небольшую паузу, она поинтересовалась:

– Бабуль, скажи, а почему ты мне велик запрещала? Все ребята вокруг катались, а мне всегда было нельзя. И ты не говорила почему.

– Да потому! Маринка вон доездилась на велике! Шалава. Я ее порола каждый раз, как она после десяти домой приезжала. Вечно уедет с парнями, возвращается, глаза блестят, губы все красные. И ведь знала, что получит! И все равно ездила! Будь он проклят, этот велик! Уж я ее порола, не ленилась, пока рука не отнималась! Дед только, если дома был, отбивал ее, не давал воспитывать. Ну и добился своего. Как школу закончила – сбежала. Тебя незамужняя родила. Ни работы толком, ни семьи, все искала чего-то, прыгала от мужика к мужику… не вышло толку, хоть я и старалась. Не звонит она? Надя, Марина звонит? Знает она, что я умираю? – Галина Дмитриевна тяжело дышала, взгляд ее стал рассеянным и тревожным.

– Бабулечка, дорогая, давай отдохнем? Ты не умираешь, ты скоро поправишься, вот увидишь. Она не звонит, не знает. Знала бы – обязательно бы позвонила. Вот водичка, попей. – Надя напоила бабушку из ложечки и аккуратно опустила изголовье кровати.

Галина Дмитриевна с явным облегчением закрыла глаза и начала засыпать, еще бормоча что-то невнятное.

– Моя дорогая, моя ты родная, – тихо приговаривала Надя, ритмично гладя бабушку по сухой веснушчатой руке и дожидаясь, когда ее дыхание станет ровным.

– Ты, Надя, смотри, мужа береги. – Галина Дмитриевна вдруг открыла глаза и уставилась на Надю требовательно и строго. – Время сейчас сама знаешь какое. Мужика уведут – одна останешься. А куда в твоем возрасте? Тебе уже сорок два. Нельзя женщине без мужа.

– Хорошо, бабуль, хорошо. На Вадима никто не претендует. Он же художник, не олигарх какой-нибудь. Не волнуйся.

– Ну и что, что не олигарх? Мало ли кругом одиноких баб! Им лишь бы какие штаны рядом, они на все готовы. А тебе нельзя быть одной.

– Ба, я всю жизнь стараюсь ради мужа, ты знаешь. Я хорошая жена. Все делаю, как ты учила. Меня упрекнуть не в чем.

– Тебя-то не в чем. А только если он захочет уйти, рухнет все! Все рухнет, деточка. Смотри!

– Хорошо, бабуль, я смотрю. У нас все хорошо дома, все спокойно, не волнуйся. Я стараюсь.

– Старайся, Наденька, старайся, деточка… – Галина Дмитриевна снова закрыла глаза. – Семья – это главное. Все отвернутся, все предадут, одна семья с тобой останется…

Она еще что-то бормотала, но спустя несколько минут дыхание ее наконец стало ровным и глубоким. Надя тихонько собралась, поправила одеяло, и, кивнув на прощание молодой соседке по палате, вышла в коридор.

На посту уже никого не было. Лампа смотрела в пустую столешницу, разливая на нее маленькую лужицу света. Надя взглянула на стенные часы. Десять вечера. Дома ее, наверно, уже потеряли…

* * *

Надя села на водительское место и взглянула на экран телефона. Два пропущенных вызова от Ленки. Ни Вадим, ни Лешка не звонили. Парковка была оплачена еще на полчаса, и Надя решила не спешить. Она набрала номер сына.

– Леш, привет! Ты как?

– Мам, привет! Все хорошо, я дома.

– Ты поел? Где папа?

– Поел, ага. Там котлеты еще есть, я разогрел. А папа где, не знаю. Я пришел, его не было. И не звонил.

– Понятно. Ну, молодец, что поел. Леш, я у бабушки. И наверно, побуду сегодня подольше, ты тогда ложись, не жди меня, хорошо?

– Хорошо, мам. А как она?

– Ну как… по-прежнему. Хочу подольше с ней побыть.

– Да, давай, конечно, мам. Хочешь, я приеду?

– Не надо, сын. Не волнуйся. Давай, целую тебя, не засиживайся.

Надя нажала на отбой и закрыла лицо ладонями, поставив локти на руль. Звонить Вадиму ей не хотелось. С утреннего разговора с коллекторами он ни разу не снял трубку, и, видимо, именно из-за этого. Если сейчас он вдруг ответит на ее звонок, придется обсуждать с ним этот долг, и бабушку, и его внезапное и такое непривычное отсутствие дома в поздний час. На все это у Нади не было сил. Совсем. Она позвонит Ленке.