Дети Воинова - Жанна Вишневская Страница 14

Осатаневшая от люлей, но не потерявшая надежду мама таки решила призвать Гришку – ее нервы не выдерживали занятий со мной: для гамм она была слабовата здоровьем. Боже вас упаси подумать, что Гришка согласился на общественных началах – мздой было бабушкино варенье из райских яблок. Гришка стал ходить ко мне, наигрывать «Во поле березонька» и песенку про сурка. Кто такие сурки, я не знал, полагал, что это какая-то ошибка, и посему однажды решил предложить свою версию. Аккомпанировала в тот день стойкая Лара Львовна. С десятого раза попав в такт, я старательно вывел:

– Из края в край вперед иду, и мой хорек со мною!

Мои познания в зоологии вызвали гомерический смех у присутствующих, включая бедную Лару Львовну. Опрометчиво порекомендовав поработать с текстом, она удалилась.

Родные начали впадать в отчаяние, а мне, наоборот, пение очень нравилось. Дедушка стал оставаться на дополнительные смены на заводе, папа засобирался на комсомольские стройки. Семья рушилась. Надо было как-то спасать положение.

И тут мама с бабушкой допустили роковую ошибку: поддались на уговоры дяди Мони, что помогать с домашним заданием мне будет Гришка. Вроде как и ему практика, и мне полезно.

– И поиграют, и попоют, – уговаривал дядя Моня.

Вот только репертуар обсудить все забыли.

Это они за лето нюх потеряли. Бабушка Серафима-то даже газету «Правда» со стола убирала – а вдруг я на комсомольскую стройку или на поднятие целины с Любочкой сорвусь.

В общем, доверили меня Гришке как козлу – капусту.

Гриша после сладкого гонорара внимательно меня выслушал.

– Значит, так. Репертуар у тебя слабоват. Только держать всё будем в секрете. Пой про своих сурков-хорьков и люли. Мы с тобой приготовим такой концерт, что все попадают со стульев. Только чтобы никому. Сюрприз!

Надо сказать, что он не обманул моих ожиданий. Сюрприз действительно удался.

Первый и, к счастью, последний концерт решили устроить под Новый год. Я с горем пополам освоил какой-то простенький этюд. Подготовленное втихаря выступление стояло в программе отдельным номером, и о нем, естественно, не знала даже Лара Львовна. Были торжественно расставлены стулья, приглашены соседи с Розочкой, Моня с тетей Миррой – мамой Гриши. Сеня пришел, но слабонервную беременную жену предусмотрительно привезти отказался. И правильно сделал, а то не было бы у меня сестры Маечки.

Итак, час пробил. Отбарабанив этюд в две строчки и сделав всего восемь ошибок, я сорвал жидкие аплодисменты. Исправил ситуацию и разогрел публику Гришка, виртуозно без нот исполнив очень к месту «Реквием» Моцарта – видимо, намекая на дальнейшие драматические события.

Зрители рукоплескали, Лара Львовна принимала поздравления и краснела, тетя Мирра промокала глаза носовым платком. К моему разочарованию, Розочка поглядывала на Гришу с неподдельным интересом. Я надеялся спасти положение сольным номером.

– Народная литовская песня про Неман, – объявил Гришка, сел за пианино спиной к зрителям и заговорщически мне подмигнул.

Я приосанился и вступил, даже не опоздав ни на такт:

Ему де… ему де… ему девушка сказала: Неман ди… Неман ди… Неман – дивная река, Как я бу… как я бу… как я буду с ним купаться С толстым ху… с толстым ху… с толстым худенька така.

Тишина в комнате была гробовая.

Гришина спина тряслась – наверное, от волнения. Он заиграл еще быстрее.

Не почувствовав поддержки зала, я неуверенно продолжил:

Мы пук, мы пук, мы пук цветов нарвали. На ху… на ху… на хутор отослали…

Про то, как «нас ра… нас ра… нас радует весна», мне спеть не удалось. С грохотом отодвинув стул, Розочкин папа схватил раскрасневшуюся Розочку и ее побелевшую маму и вылетел из комнаты. Гришка упал грудью на клавиши – должно быть, разрыдался от обиды за несостоявшиеся овации. Я в недоумении смотрел на замершую публику. И тут раздался гомерический хохот, да такой, что ангелы попадали с насиженных мест. Деда Миша, дядя Моня, Сеня и папа хохотали так, что слезы ручьем лились по их гладко выбритым по случаю концерта щекам. Глядя на них, не выдержали ни мама, ни бабушка Геня, ни тетя Мирра.

Бедная Лара Львовна крепилась до последнего, но сломалась и она. Уронив ридикюль, она просто корчилась от спасительного смеха.

Потом, когда Гришка уже крепко получил по шее от отца, мы пили чай с булочками с корицей и решали мою судьбу. Было понятно, что с музыкой отношения не сложились, как, впрочем, и с соседями, которые вскоре получили квартиру в новостройке и уехали не попрощавшись. «Красный Октябрь» продали и купили теннисную ракетку, коньки, велосипед, лыжи и боксерские перчатки, но это уже совсем другая история.

Глава десятая
Спасительные кальсоны,
или Лишь бы перископ стоял!

Толковый словарь от автора, без которого чтение этой главы может показаться затруднительным.

Перископ – чуткий прибор наблюдения, способный выдвигаться из корпуса, например, подводной лодки.

Хапарай – особо бурный переполох.

ОСВОД – «Общество спасателей на водах» или, в другом варианте расшифровки, на водке.

Кальсоны – вид нижнего белья мужчин Крайнего Севера, предназначенный для сохранения жизнеспособности особо чувствительных органов в условиях вечной мерзлоты.

* * *

К сожалению, после бесславного окончания музыкальной карьеры занятия спортом пришлось на некоторое время отложить. Уж больно много я болел в ту зиму. Памятуя, как по коварному замыслу Чайковского «Болезнь куклы» композиционно перешла в ее похороны, семья запаниковала.

Бабушка и мама с уважительным трепетом научились произносить «гайморит», «отит», «тонзиллит». Папа небрежно вставлял «простатит», чем вызывал сочувствие мужского и негодование женского населения. Интересно, что деда Миша тоже примкнул к квохчущей половине, хотя в свое время Сеню не отправили бы в школу только в случае долгосрочной интубации, температура уважительной причиной не считалась, тем более что в девяносто девяти случаях из ста он ее просто набивал, прикладывая градусник к лампе. Делал он это, видимо, крайне неумело – стабильные сорок два изо дня в день никого особенно не впечатляли, кроме слабонервной школьной медсестры, уволившейся после того, как Сеня явился в медпункт с жалобами на сыпь, которая оказалась мастерски наложенной акварельной краской. Симулянт и хулиган он был еще тот! Дедушкин солдатский ремень служил панацеей от всех болезней.

Что касается меня, то тут легендарный танкист сдался без боя. Помню, что, очнувшись на минуту от липкого скарлатинного бреда, я увидел его плачущим у моей кровати. Консультации с Ригой проводились ежедневно. Дедушка Осип поднял все связи. Когда он ночью разбудил своего старого друга и главного врача Военно-медицинской академии из-за моего очередного насморка, друзья стали аккуратно намекать, не пора ли ему задуматься о выходе на пенсию по состоянию здоровья или, по крайней мере, съездить в Кисловодск подлечить нервы.