Всё зелёное - Ида Мартин Страница 14

— Где же было ваше сердце, когда все эти люди издевались над ним?

— Кто это над ним издевался? — ахнула Илона.

— Вы вообще в курсе, что тот мужик, которого он убил, сломал ему три ребра? А ожоги на спине видели? А рубцы? А шрамы? С семи лет знаете? И? Вы что, не понимали, что происходит?

В глазах обеих вспыхнула ненависть.

— А ты типа спасительница?

— Типа — да! Человек из-за всех этих издевательств пытался покончить с собой! А всем пофиг.

— Это он тебе наговорил или ты сама придумала? — ядовито прошипела Илона.

— Это же из-за Дианки он тогда вскрылся? — Катерина вопросительно посмотрела на неё.

Илона кивнула.

— Любовь, ревность, шестнадцать лет, страсть, гормоны, все дела, — Илона мерзко разулыбалась. — Ты же видела Диану? Ходячий секс.

— Она же для него старая, — я была так ошарашена, что не знала, что ещё сказать.

— Она прекрасная. Он всегда её любил, — томным голосом заверила Катерина.

— Не думаю, что что-то изменилось, — Илона подмигнула ей.

— Идите к чёрту!

На улице немного посвежело, однако дышать легче не стало.

Конечно, наивно и чересчур самонадеянно было считать, что Амелин мог любить только меня, но я никогда не задумывалась ни о чём подобном, и представить, что раньше в его сердце был кто-то другой, тем более эта ужасная Диана, никак не получалось.

Перед глазами пёстрым калейдоскопом закрутились воображаемые картинки из его прошлого.

Я дошла до перекрёстка и остановилась на светофоре.

Кеды сильно запылились. Когда Амелин догнал меня, я продолжала их рассматривать.

— Не нужно было туда ходить, — он попытался взять за руку, но зажёгся зеленый, и мы перешли на другую сторону. — Ты на меня за что-то обижаешься?

— Просто устала и еду домой.

— Давай поговорим.

Такой взгляд, голос и тон, будто ничего не произошло.

— Ты правда из-за неё кончал с собой?

На секунду лицо его сделалось каменным, затем жизнерадостно расцвело.

— Это невероятно! Я, конечно, надеялся, но, зная тебя, почти не рассчитывал, — резко обхватил меня и, прижавшись к щеке, крепко стиснул. — Ты представить себе не можешь, как я счастлив!

— Я думала, тебе так невыносимо жилось, а оказывается, просто любовно-истерический идиотизм. И вообще, как ты мог? Она же такая… У меня нет слов, Амелин.

Я попробовала высвободиться, но он удержал.

— Прости, но я всё равно рад, что ты ревнуешь. У меня даже на сердце как-то легче стало. Так может быть? Вроде происходит что-то нехорошее, и я понимаю, что тебе неприятно, но ничего не могу с собой поделать.

— Значит, не будешь отвечать?

— Это было один раз. Просто как-то всё наложилось в один момент.

Мы стояли посреди дороги и людям приходилось обходить нас.

— Вообще-то ей всегда нравилось, что я любил её. Смеялась и поощряла. Иногда сама провоцировала. Это очень сложно объяснить. Только не думай, что я не понимал, что я малолетний пацан, а она — взрослая и красивая женщина. Ясное дело, понимал. Вот и бесился. Над этим тоже все смеялись. И она, и Мила, и остальные. И над стихами смеялись, и над подарками. Я ей даже песню на радио заказал. «Бель».

— Бель? Серьёзно?

— В общем, глупо всё было, и я знал, какой я глупый.

Возле нас остановился дед с палкой и принялся бухтеть, что мы «перегородили дорогу».

Пока он стоял и нудил, мы молчали, но с места не сдвинулись, а когда ушёл, Амелин продолжил.

— Однажды перед тем случаем она пришла ко мне в школу, я уже не помню, зачем, и, когда расспрашивала, где меня найти, сказала, что она моя девушка. Полшколы вывалило на неё посмотреть. Наверное, тогда я и обнадёжился.

Диана в то время несколько месяцев жила у нас, и мы много времени проводили вместе. А потом она привела какого-то левого мужика. Я знал, что у неё их много. Она и раньше так делала, но в тот раз не выдержал. Завалился к ним и устроил скандал. Мужик тот неплохой оказался, пальцем меня не тронул, хотя оснований было предостаточно. Просто оделся и ушёл. А Дианка высказала мне много чего обидного. Очень много. Разного. Я пытался объяснить ей, что люблю её и сделаю ради неё всё, что захочет, тогда она выпалила на эмоциях: «Чтоб ты сдох». Ну, а я на эмоциях попытался исполнить её пожелание.

Амелин замолчал, выжидающе глядя на меня.

Конечно, у меня не было причин и прав обижаться на его прошлое. Наверное, это действительно была ревность, но я ещё никогда не чувствовала ничего подобного по отношению к нему.

Он любил меня, и это было разумеющимся явлением, существующим, не подлежащим сомнению фактом. Как всходящее по утрам солнце или смена времен года. Так было, есть и будет.

Но как он вообще мог любить кого-то до меня?

— Знаешь, Амелин, я думала у нас с тобой всё серьёзно, а ты, оказывается, уже умирал из-за кого-то. Значит, всё это ерунда. И твоя любовь ничего не стоит.

— Да ты что, глупенькая? — он отстранился, взволнованно потряс меня за плечи, затем снова прижал. — Я же из-за тебя жить хочу, а не умереть, а это, если хочешь знать, гораздо сложнее.

После поездки в клуб остался неприятный осадок, и мы всё-таки решили разойтись по домам, но остановились, прощаясь в сквере возле моего дома, и зависли на два часа, пытаясь избавиться от проскользнувшей отчужденности.

Он сидел на лавочке, а я в полудрёме лежала у него на коленях, вытянувшись во всю её длину. Наши рюкзаки валялись рядом.

— Ты раньше ездила на поездах?

— Конечно. Раз сто. Ладно. Не сто. Три раза.

— В детстве я садился на диван и представлял как еду на поезде куда-нибудь очень-очень далеко. В самое счастливое место на земле, — он взял мою руку и поцеловал ладонь. — Вот и сейчас такое чувство, будто, сидя здесь, я туда еду… Мы вместе едем. Если ты не против. Ты же хочешь в самое счастливое место на земле?

— Очень. И желательно навсегда.

Он поводил по ладони пальцем.

— У тебя есть линия счастья.

Я раскрыла его испещрённую кучей бледных хаотичных черточек руку.

— А у тебя она есть?

— У меня нет. Только шрам из подвала.

— Зато линия жизни до самого запястья.

— Я всё равно в это не верю.

— Я тоже.

— А в поезд верю.

— И я.

На лавочку напротив уселась полная, пожилая женщина в платке и беспардонно вперилась в нас пристальным взглядом.

— Чего она так смотрит? — поёжилась я.