Любовь - Карл Уве Кнаусгорд Страница 14

— Пойду тоже торта поем, — сказал я Ванье. — Я на кухне, приходи, если что. Окей?

— Окей, папа.

Часы над дверью кухни показывали только половину седьмого. Домой пока никто не уходил, надо и нам еще побыть. Я стоя отрезал себе кусочек торта и сел напротив своего прежнего места, поскольку его заняли.

— Кофе тоже есть, если хочешь, — сказал Эрик с какой-то запанибратской многозначительной улыбкой, как будто бы в вопросе предполагалось двойное дно, а сам он, глядя на меня, видел больше, чем видно всем. Насколько я успел в нем разобраться, это его отработанный способ изображать из себя непростого человека, типа тех уловок, с помощью которых посредственные писатели пытаются создать иллюзию глубины в своих тривиальных рассуждениях.

Или он все же что-то такое сумел увидеть?

— Ага, спасибо, — сказал я, вставая, взял чашку из выставленных на разделочном столе и налил себе кофе из стоявшего там же серого кофейника «Стелтон». Когда я вернулся за стол, Эрик пошел к детям, а Фрида завела разговор о кофемашине, она только что ее купила, дорогое удовольствие, она едва решилась, но ничуть не жалеет, деньги потрачены не зря, кофе фантастический, отличная вещь, чтобы баловать себя, мы часто забываем об этом, а зря, баловать себя важно. Линус стал пересказывать сценку Джонса и Смита, где они вдвоем сидят за столом, перед ними френч-пресс с кофе, один давит на пресс и сжимает под ним не только кофейную гущу, но и жидкость, так что под конец кофейник оказывается совсем пустой. Никто не засмеялся. Линус развел руками:

— Просто история о кофе. У кого-то есть лучше?

В дверях показалась Ванья. Обвела кухню взглядом, высмотрела меня и подошла.

— Хочешь уже домой? — спросил я.

Она кивнула.

— И я тоже хочу, — ответил я. — Только мне надо допить кофе и доесть торт. Залезешь пока ко мне на коленки?

Она снова кивнула. Я посадил ее к себе на колени.

— Ванья, очень хорошо, что ты пришла, — обратилась к ней Фрида с другого конца стола. — Cкоро будем играть в рыбалку. Ты ведь будешь играть?

Ванья кивнула, и Фрида повернулась к Линусу: он пропустил какой-то сериал «Эйч-Би-О», она расхваливала его до небес.

— Ты хочешь дождаться рыбалки? — спросил я. — Сыграть, а потом уже уходить?

Ванья помотала головой.

«Рыбалка» выглядит так: ребенку дают удочку, и он закидывает крючок за покрывало, с другой стороны которого сидит взрослый и нацепляет на крючки что-нибудь из детского ассортимента, типа пакетиков со сладостями или мелких игрушек. Здесь они, наверно, насыпают в пакетики горох или артишоки, подумал я, пронес мимо Ваньиного носа вилку до блюда, ребром ее отломил кусок торта — коричневой коврижки под белым кремом с чем-то желтым посередке и красными полосками варенья — повернул руку, чтобы кусок лег на вилку, пронес ее мимо дочкиного носа еще раз и отправил торт себе в рот. Коврижка была сухая, крем недослащенный, но вместе с кофе оказалось вполне ничего.

— Хочешь попробовать? — спросил я. Ванья кивнула. Я положил кусочек ей в рот, она посмотрела на меня и улыбнулась. — Давай вместе пойдем к ребятам? Посмотрим, что они там делают. Может быть, все-таки останешься поиграть в рыбалку?

— Ты сказал, что мы идем домой.

— Да, сказал. Тогда пошли.

Я положил вилку на тарелку, допил кофе, спустил Ванью на пол и встал. Огляделся. Не встретил ничьего взгляда.

— Мы пойдем, — сказал я.

И в эту секунду в кухню вошел Эрик с маленькой бамбуковой удочкой в одной руке и пакетом из супермаркета «Хемчёп» в другой.

— Сейчас будет рыбалка, — объявил он.

Кто-то встал, чтобы пойти посмотреть, кто-то остался за столом, внимания на мои слова не обратил никто. Повторять их посреди внезапно возникшего разброда смысла не было, я взял Ванью за плечо и повел одеваться. Эрик крикнул в гостиной «Рыбалка!», и дети толпой ринулись мимо нас в конец коридора, где от стены до стены была натянута белая простыня. Эрик, шедший последним, как заправский пастух за стадом, велел всем сесть на пол. Я стоял перед Ваньей, помогая ей одеваться, и они оказались точно у нас перед глазами. Я застегнул молнию на ее красном, уже впритык, пуховике, натянул на нее красную шапку «РОР» и затянул под подбородком ремешок, поставил перед ней сапоги, чтобы она сама засунула в них ноги, а после этого застегнул молнии и на них тоже.

— Ну вот, — сказал я. — Осталось попрощаться, и можем уходить. Иди сюда.

Она протянула ко мне руки.

— Иди сама, ножками, — сказал я.

Она помотала головой, продолжая тянуть ко мне руки.

— Ладно, хорошо, — сказал я, — но мне надо еще самому одеться.

А в коридоре Беньямин первым пошел на рыбалку. Он перекинул крючок через простыню, и кто-то, вероятно Эрик, потянул за него с той стороны.

— Клюет! — завопил Беньямин. Родители, стоявшие вдоль стены, заулыбались, дети на полу кричали и хохотали. В следующую секунду Беньямин дернул удочку на себя, и красно-белый пакет со сладостями из «Хемчёпа» проплыл над простыней, пристегнутой бельевой прищепкой. Беньямин снял пакетик с крючка и отошел в сторону, дабы открыть его спокойно и не торопясь, а тем временем следующий ребенок, а именно Тереса, взяла удочку и вместе с мамой пошла на рыбалку. Я накрутил на шею шарф, застегнул оверсайз-куртку от Пола Смита, купленную мной прошлой весной в Стокгольме на распродаже, надел приобретенную там же кепку, наклонился и в куче обуви, наваленной у стены, отыскал свои ботинки, черные «ранглеры» с желтыми шнурками, их я купил в Копенгагене, когда был там на книжной ярмарке, они мне никогда не нравились, даже в момент покупки, но с тех пор еще упали в моих глазах из-за воспоминаний о катастрофически неудачном выступлении на той ярмарке, где я не сумел толком ответить ни на один вопрос проницательного, полного энтузиазма интервьюера во время нашего сеанса на сцене. Я до сих пор не выбросил их только потому, что у нас было туго с деньгами. И эти желтые шнурки! Я завязал их и выпрямился.

— Я готов, — сказал я Ванье. Она опять протянула ко мне руки. Я поднял ее, пересек коридор и заглянул на кухню, где сидели и болтали четыре-пять родителей.

— Мы пошли, — сказал я. — Всего доброго, спасибо за приятный вечер.

— Вам спасибо, — ответил Линус. Густав приподнял руку в прощальном жесте.

Мы вышли в коридор. Я положил руку на плечо стоявшей у стены Фриды, чтобы привлечь ее внимание, но она была совершенно поглощена рыбалкой.

— Нам пора идти, — сказал я. — Спасибо за приглашение! Праздник был очень хороший, просто очень!

— Ванья не остается на рыбалку? — спросила она.

Я скорчил многозначительную мину, призванную выразить «ты же знаешь, как мало логики в поступках детей».

— Ну да, — сказала она. — Но спасибо, что пришли. До свиданья, Ванья!