Замыкающий - Валентина Сидоренко Страница 136

А бывало, в усадьбе не хватало места для молодняка… В каждом углу блеяло, гоготало, хрюкало. Осенью в конце огорода ребятня шелушила шишку, ночами там жгли костры, и Витек травил товарищам байки, по клеткам метались песцы, и в конюшне стояли два великолепных жеребца. И на все хватало корму, денег, сил… Успевал и в тайгу сходить, и по двору управиться. Домашние заботы и за работу не считал. Играючи справлялся… А сейчас больше лежит Гаврилыч на своей лежанке у печи. И ни на что не хватает ни сил, ни средств…

Вздохнув, Гаврилыч пошел в дом. Вода в ведре уже закипела. Алевтина знает свое дело, сунула в ведро кипятильник. Гаврилыч понес горячее ведро к конюшне, но к Серко под крышу не внес, а пошел к ручью за холодной водой. Поскотинка перед ручьем опрятно побелела, но Гаврилыч быстро попортил белизну широким бурым следом. Старые, давно подшитые валенки глубоко провалились меж подмерзшими шевяками и чуть скользили. Ручей вздулся, что бабье пузо, жирно подтек наледью. Прорубь, которую еще с вечера Гаврилыч прорубил ледорубом, уже затянулась зеленоватым ледком, старик пробил ее ведром и глянул внутрь. Острие стремнины блескануло сталью. Ручей бился во льду, как громадная рыбина в тенетах, шумел турбиною.

«Скоро, – подумал Гаврилыч, черпнув ведром воды, – вот уж срок близко… освободишься!» Гаврилыч с трудом выпрямил спину, отогнал от себя назойливую мысль, которую ему без конца внушает Шнырь: пора, мол, продавать коня. Старый ты, мол. Итак, куды с добром подержал мерина. Пятнадцать лет без малого. Гаврилыч знает, что на Серко положил глаз племянник Шныря. Поди уж, обмыли покупку… Ну нет! Еще потянем с Алевтиною. Серега, родня жены, помогает с сыном… Чего еще? А то ляжешь и не встанешь. И будешь под себя валить. Еще потянем… Потянем!

Так думал Гаврилыч и глядел на голый с лиловатым по-весеннему отсветом березняк. И вдруг увидел Настю. Она вышла из березняка.

– Здравствуйте, дедушка!

Гаврилыч поперхнулся, закашлялся.

– Скажите, здесь можно ручей перейти? Не провалишься?

Гаврилыч кашлял, не в силах молвить ни слова. Она подошла и сильно ударила его по спине ладонью. Гаврилыч трепыхнулся, сглотнул слюну, и, разогнув спину, глянул на явление. Солнце слепило встречь ему. Он чуть отошел вбок и рассмотрел ее. Конечно, он обознался, а уж подумал, что все! Настя зовет!

Встречная бабенка оказалась точно Настиного росточку и расположения тела была почти такого же. Настенка, она полноватей, пожалуй, была перед смертушкой. А годками, пожалуй, живая бабенка постарше Стежки ныне. Да и поубористей. Только вот в лице что-то общее. В детском, наивном его выражении. Улыбчивое у обеих в лицах.

– Там, пониже, мосточек, – отвечал он, – как раз в проулок. А тут, куда ты попадешь к мерину моему. Дак он кусается!

– А как вас звать?

– То-то, я смотрю, нездешняя ты!

– Нездешняя, дедушка!

– Издалека?

– Ой, отсюда не видать! Рязанская я, дедушка. А вас-то как зовут?

– Да, так и зовут… Дедушка!

– Вы такой красивый, дедушка!

Гаврилыч от неожиданности крякнул, не зная, как себя вести, потом махнул рукою.

– Ты, это, ступай, куда шла! Да не здеся, сказал… Вон, повыше переход… Да не спускайся к ракитнику. Там наледи… Провалишься, вытаскивать некому будет!

Рука уже уставала держать ведро с водою, и Гаврилыч пошел к поскотине. У конюшни он оглянулся. Женщина уходила к низу по ручью в ракитник. «Точно, как Настя» – подумал он. Той, бывало, хоть кол на голове теши, она все свое делает… Алевтина уже принесла ведро с горячей водой и ждала мужа в конюшенке. Глянула она на него внимательно, как бы вопрошая. «Вот ведь бабы, – подумал он, – как кошки чуют»…

Вдвоем они сотворили коню хлебово. Алевтина размочила в теплой воде хлеб. Корочку посолила, и Серко ел ее с руки хозяйки. Потом он пил, протяжно втягивая в себя пойло, подрагивая ноздрями, а Гаврилыч смазывал мелкие ранки на стреноженных его ногах. Мазь он делал сам из сосновой смолы с прополисом. Добрая мазь, но кончается. А смолы он уже не найдет. В тайгу ему не подняться! Несколько раз он заказывал грибникам поискать смолу, но те все забывали. Че с них возьмешь? Молодняк пошел пустоголовый! Им ниче не надо! Подымался тяжело, кряхтя и держась за поясницу. Встретившись с пристальным взглядом супруги, вздохнул, взял в руки вилы и пошел к сеновалу. Двух навильников сена Серко на утро хватало. Алевтина совковой лопатой убирала под мерином и выносила навоз на поскотинку.

Васса приперлась, как всегда, к обеду. Тяжело ухнула в кресло и, часто дыша, утерла пот на лбу и шее.

– Ну, как молодуха? – басом спросила она. Гаврилыч долго смотрел на нее, не понимая вопроса.

– Откуда она? – вдруг спросила Алевтина. – С каких краев? Васса молча махнула рукою в сторону станции. Гаврилыч сильно удивился тому, что Алевтина как бы поняла этот жест. Сам он еще ничего не понимал.

– Где же она квартирует?!

– Да у Горбуши… Где ж еще! Кто счас кого пустит? Понастроили заборов и сидят! А горбатая, сама знаешь, ей всякая копеечка к месту. Пенсии-то нету! Пробабничала она свою пенсию!

– Гляди-ко! У нас с тобой пенсии! Лопатой греби! Что ж она задержится здеся?

– Дак малахольная… может, и задержится! Как примут! Наш вон, прямо петухом перед нею. Распушился прямо!

– Не городи чего не попадя. – Алевтина оборвала родственницу и расставила на столе чашки. Гаврилыч наконец понял, о чем говорят бабы. С досадой плюнул и ушел на свою лежанку.

– Дед! Слышь, Иннокентий Гаврилыч, поди завтракать! Че психовать-то?! Одна молотит, как молотилка, другой психует.

– Ну, вы умные! Посмотрим, какие вы умные! Облапошат вас, как липку оберут! И еще без дома останетеся. Умные!

– С чего это?

– С того!

– Телевизор смотришь? Смотри, что эти старые кобели делают! Вон этот носатый… Ну, как его… грузин, что ли, или армянин… Чурка, короче… На тридцатилетней женился! В восемьдесят. А один вообще на… школьнице… считай. Мода такая сейчас. Они такую моду наводят. Чем моложе девка старику, тем им больше платят!

Завтракали молча. Гаврилыч ел гречневую кашу, прихлебывая чаем с молоком. Вассе хозяйка подпекала оладьи, клала прямо на тарелку. Васса ест быстро. Все подряд метет. Как добрый мужик. Алевтина больше подает да убирает, чем ест.

– Слава богу! Накушались! – наконец прорвала молчание Васса, она тяжко встала и картинно крестилась на маленькую иконку в углу кухонки хозяев, под которой сохнет вербная веточка.

– Че, мало ела? – вежливо спросила хозяйка.

– Много ли старикам надо! Два зернышка в день!

Гаврилыч неожиданно для себя невежливо крякнул. Васса глянула на него и мстительно ответила:

– Молодуха наша скоро все стрескает!

Алевтина улыбалась. А Гаврилыч изрек: «Дура!» Правда, про себя.