Однажды в Африке - Анатолий Луцков Страница 13

Но вот Нсига сказал какое-то слово, и крики прекратились. Барабаны зазвучали глуше, даже как-то проникновеннее, и Нсига пританцовывая пошел вдоль стоящих по кругу зрителей. За ним цепочкой двигалась его свита. Он пронзительным голосом запел, и идущие за ним подхватывали припев. Движения Нсиги убыстрялись, его босые ноги словно утаптывали землю.

Возле Мфумо оказалась молодая африканка в белой тенниске и коротких, не достающих до щиколотки, брючках, с ней был высокий парень в очках, похожий на студента. Они пробирались сквозь толпу, ища выход. Луна была высоко и светила теперь ярко, а в воздухе чувствовалась прохлада.

— Привет, Мфумо! Ты еще остаешься?

— О, привет! Это мистер Комли. А это Нанди и Бен. Возьмите его с собой и довезите до «Сангама», а то он сам может заблудиться.

Мфумо повернулся к Комлеву и тихо сказал:

— Мне надо досмотреть все до конца: я ведь буду писать об этом. Пока!

И Комлев двинулся за парочкой сквозь толпу под неумолчный рокот барабанов.

Маленькую и старую машину Бена нашли быстро. Какое-то время она отказывалась заводиться, потом двинулась рывком, и Комлев уткнулся лицом в пучок волос, перехваченный ленточкой на затылке Нанди. Несмотря на свою внешнюю пружинистость и даже жесткость, ее волосы оказались мягкими и пахли чем-то, похожим на полузабытый запах жасмина. Комлев боялся распросов об увиденном, так как его впечатления еще нуждались в каком-то осмыслении. Но Бен и Нанди молчали, возможно, под воздействием увиденного. В конце концов, они были африканцы, и все это для них было не просто причудливое зрелище. В нем таился смысл, который он, «нсунгу», белый, едва ли мог рассчитывать постичь сразу.

Когда у гостиницы Комлев вышел из машины, Нанди протянула ему в окно руку, и ее рукопожатие показалось ему неожиданно крепким. Он еще не научился по достоинству оценивать внешность туземных представительниц противоположного пола, но нашел Нанди привлекательной.

Комлев догадывался, что все увиденное им вчера — не просто какие-то фокусы и сеанс массового гипноза. Все эти подпрыгивания, песни-выкрики, танцы с судорожными подергиваниями, меняющийся ритм ударов ладонями по барабану, — все это часть магических действий, у которых есть своя цель и задача. Только какая? Мфумо не появлялся, видимо был занят своим отчетом об увиденном. Интересно бы это прочесть. Комлев уже несколько дней ходил на курсы языка лулими. Язык, конечно, странный и необычный, но научиться хотя бы немного им владеть можно. Тем более, что все местные европейцы говорить на нем как-то умеют. Неужели он хуже других?

Мфумо забежал ненадолго ближе к вечеру и сообщил, что все в ту ночь закончилось вмешательством полиции, и увезли целую машину арестованных. Миссионеры через громкоговоритель стали обращаться к собравшимся, чтобы все христиане немедленно покинули место бесовского сборища. В их мини-автобус, откуда звучал голос на лулими, полетели камни. Часть собравшихся стала на защиту миссионеров, и завязалась драка. А другая часть в центре площади осталась плясать по случаю полнолуния и для совершения определенных обрядов по этому случаю. Что означало выступление Мтубиры Нсиги? Это сложно объяснить. Многое вообще остается непонятным. Ведь только одно небо видит спину ястреба в полете. Пел он на языке своего племени буала, который понимают очень немногие. Говорят, что Нсига вступил в контакт с духами, чтобы восстановить справедливость и предостеречь тех, кто сейчас у власти. Они возомнили о себе, а это опасно. Ты смотришь на антилопу, на тебя же смотрит лев. А горящий пучок травы, который горит и не сгорает, это символ силы предков. Когда Нсига заталкивает в рот пламя, это и есть момент его общения с духами.

Слушая Мфумо, Комлев так и не понял, как он, на самом деле, относится ко всей этой магии. Для себя Комлев решил, что Африка полна тайн и не стоит настойчиво стремиться к их разгадке. Это в работе должно быть все ясно, а в жизни надо оставить место для некоторой загадочности. Она, как ни странно, бывает порой привлекательнее унылой прямолинейности голой истины.

А при следующей их встрече состоялся разговор об африканской литературе. Мфумо застраховался от неожиданностей и прислал к нему мальчишку с запиской, где указал время своего прихода. Он явился, держа под мышкой тощую папку и с заметным смущением выудил из нее пару машинописных страниц.

Комлев накануне купил недорогой приемник, но с большим числом диапазонов, и теперь пытался все их освоить. Ему давно уже не хватало верной старой «Спидолы», а жизнь без новостей из эфира казалась ему какой-то ущербной. Здесь ему придется слушать их на единственном доступном ему языке — английском. Кстати, на нем же сюда долетал и голос России. Его безотказная «Спидола» скучала теперь без хозяина на широком подоконнике его комнаты в доме водников, прикрытая пленкой от пыли. Комлев слышал от побывавших в Латвии, что никаких приемников там теперь, вроде, и не выпускают, как и привычных в прежние годы автобусов «РАФ». С промышленностью, созданной еще в советские времена, там, похоже, успешно распрощались. Мечтания некоторых политиков в этой стране стать аграрным придатком Европы, кажется, становятся былью. Но это уже их дело.

Комлев подумал, что Мфумо принес показать ему свою статью, но это оказался рассказ на английском.

— Название еще не придумал, — с неуклюжей нежностью разглаживая листки, объяснил, словно оправдываясь, Мфумо. Он сказал, что уже давно пишет рассказы на английском, и когда-нибудь их наберется на небольшой сборник. Тогда он будет искать издателя, а здесь это нелегко. «Как и у нас сейчас, — подумал Комлев. — Похоже, только одно криминальное чтиво издают». Мфумо бы хотелось, чтобы его читали во всех слоях общества знающие язык Британского содружества наций, членом которого и является Бонгу. Для простых людей хорошо бы писать на языке лулими. Но большинство населения Бонгу неграмотно, и тогда уж лучше писать для тех, кто какое-то время проучился в школе, где учат на английском.

— Я ведь прочел немало книг африканских писателей на этом языке, — заявил Мфумо, стараясь не выпячивать гордости. — Многое мне нравится, но с чем-то я не согласен. Вот, например, знаменитый кенийский писатель Нгуги. Мне кажется, что его, в основном, волнует жизнь его родного племени. И все его нравы и обычаи, даже самые дикие, он готов оправдать.

Комлев хотел сказать, что африканская литература у него одно из белых пятен на Черном континенте, но решил не мешать Мфумо и дать ему выговориться. Писатели, он слышал, самолюбивы.

— Так вот, в одном его рассказе прежних лет муж, у которого, согласно принятой у них полигамии три жены, злится оттого, что у самой последней жены никак не родится ребенок, тогда как все остальные жены уже давно с детьми. Он ее бьет без пощады, и тогда она решает наконец уйти от мужа-изверга и вообще покинуть родные места. Уходит она тайно, перед рассветом, и по пути останавливается у их священного дерева — дикой смоковницы. И в этот момент она почувствовала, что у нее будет ребенок. Она радостно направилась домой, ибо теперь она может не прятать глаза от мужа и остальных его жен, презирающих ее за бесплодие. Вот, в сущности, и весь рассказ. А ведь Нгуги талантливый писатель, его издают в Англии.