Желтый Ангус - Александр Чанцев Страница 13

В специальной комнате мы все переодеваемся – чуть говорящий по-русски японец и его маленькая ассистентка находят каждому подходящий размер и записывают номер выданной одежды в тетрадку вместе с твоим именем. Нам выдают – белые сорочки, белые носки. Потом та половина, которая «маторосу» (японцу очень нравится, что он откуда-то знает русские слова), получает синие балдахины, а та, что «сорудато», зеленые формы. Немногие избранные становятся «офицэру», и их гримируют, приклеивая усы. Одежда очень пыльная и старая, но целая. Те, кто когда-то занимался русской историей, долго подкапывались и спорили, но потом все же признали – форма тому времени аутентичная. Но только откуда? Из костюмерных какого-нибудь токийского театра? Из краеведческих музеев Рязаней и Вологд? В таком-то количестве?

Вчерашний автобус везет нас от отеля вниз, к морю. Мчится по берегу мимо огромных ржавеющих бортов – с девятиэтажный дом! – кораблей и замирает у отдаленного пирса. Где нас ждет парусник. Перед погрузкой нам выдают еще порцию реквизита – кортики, портупеи, ружья. Мы снимаем нашу обувь и натягиваем заскорузлые кожаные мокасины. Матросам выдают шапочки, а нам, солдатам, кивера. Тони не повезло – ему достался слишком большой размер. Подскакивает ассистентка и знаками объясняет ему, чтобы он запихнул изнутри газету – чтоб не съезжало.

Парусник, как оказалось, сам не плавал. И поэтому его больше часа вытаскивал, тужась и исходя черным дымом, буксир. Пока за нами уже не было видно берега и весь задний план был – одно море.

Когда нас буксировали под мостом – дуги его пролетов, как взмахи крыльев – оказалось, что даже японцы не знают, заденет ли наша мачта о мост или нет. Не задела. И мы орали «Ура!» И еще – «На абордаж!»

Когда мы уже приближались к месту съемки, японцы начали устанавливать камеры и технику. От нее на корабле вмиг стало некуда ступить – запутаешься либо в проводах, либо в веревках снастей. Свободной осталась только корма, где мы и сели-легли курить. Бычки кидали в море – японцы неодобрительно косились – у них у всех были карманные пепельницы. Вынесли термосы с кофе и чаем.

Снимали нас до пяти. Целый день, как на сборах на военной кафедре, была строевая подготовка. Мы то приветствовали, беря ружья на изготовку, прохаживающегося между нами капитана, то салютовали делегации японцев. В следующие дни было примерно то же – мы то прощались с отплывающими на шлюпке товарищами, то бросались поднимать паруса, то выстраивались у одного борта и махали кому-то на берегу.

Фильм был о первых контактах русских с японцами. Приплыло судно, японцы захватили капитана. Или русские захватили японского парламентера. Чуть ли не конфликт. Но потом обмен и японо-российская дружба на веки веков. Что-то в этом роде. По роману Сиба Рётаро. Главного русского играл актер Малого театра, специально выписанный из России. Главного японца – Такэнака Наото. Говорили, что это телевизионный сериал, всего четыре или пять серий. И еще там в сценарии какая-то love story – вспыхивало имя одной юной ТВ-дивы. Что съемки еще в России, а в Японии главный павильон, целый деревянный отстроенный город, в Нагоя. Вот это, пригласят ли нас в массовку еще раз, обсуждалось больше. Потому что платили очень неплохо – 13 штук в день. Плюс мы все поживились на транспортных расходах (наврали, что едем чуть ли не с Хоккайдо – никто особо не проверял).

В массовку со всей Японии свезли русских. Русских не хватило, поэтому кроме бывших республик и чехов и болгар, были даже канадцы и американцы. Двухметровые американцы с красными саксонскими рожами не тянули на русских никак, но японцам было все равно… Русская же тусовка была интереснее самого фильма. Белорусский деревенский врач, оказавшийся гениальным медиком… Надменный надменностью коренного питерского интеллигента аспирант из Питерского университета, – немытые волосы блестят на солнце жиром и осыпаются вместе с перхотью – за завтраком рассказывавший анекдоты, основанные на игре слов в немецком – «я надеюсь, все присутствующие знают немецкий?»… Восемнадцатилетний Коля, рост за два метра, вес за центнер, год «бомжевал в Токио без визы», не видел своего недавно родившегося брата, но вернуться в Россию не может, как же его достала Япония… нет, сейчас он устроился, живет с сорокалетней японкой, та его кормит и поит, но денег не дает… когда она его очень достает, он берет бейсбольную биту и гоняет эту суку по всему дому… Два мальчика из Ниигаты, у которых там бизнес по продаже машин и которые сами приехали сюда – на черном спортивном «Мерседесе» (двигатель рычал, как тигр перед атакой)… Каждый вечер они покупали в баре несколько бутылок виски и поили всех желающих… Костик, который гулял в Токио с сыном главы Sumitomo – я захожу к нему, он открывает отцовский сейф, достает пару лимонов, и мы идем тусоваться… Костик и сам был неплохо устроен – женат на дочери одного промышленника… У того была еще одна дочь, немного того, со съехавшей крышей, но с очень нехилым приданным… Костик рекомендовал ее и готов был познакомить ее с любым… Дима из Владика – как и все из Владика, он был лучшим другом Лагутенко из «Мумий Тролля». Дима и на съемках не расставался с карточками, на которые он выписывал те иероглифы, что он повторял в этот день. Ясно было, что Дима с иероглифами пойдет далеко и упорно… Был подтянутый украинец Лёша, плейбой в водолазке – каждые пять минут ему звонила на мобильный очередная японка… мы поднялись на крышу, я тогда усталый был… я ей пальчиком там поковырял, а она мне пососала… достала, до сих пор звонит… стихи на мобильный присылает… вот, хочешь почитать?…

В обед к нам прирулил катер с коробками бэнто. Кусочки жирного угря, маринованная редька, рис. Двухметровый Коля съел три коробки – остальные смеялись, ешь-ешь, тебе полезно, и открывали оставшиеся коробки, откуда Коля ел уже только мясо…

В туалет спускались в трюм. Трюм был весь проржавевшим, заваленным коробками, как подсобка сельского гастронома, и весь в переплетеньях каких-то труб, как в кишках.

А потом мы лежали и смотрели на волны. Море было то голубым, то синим, то зелёным. Как маслянистой пленкой нефти, волны блестели солнцем. То полуденным – блестящим, то закатным – бархатным, цвета дорогого виски на дне широкого бокала.

В отеле мы поспали, поиграли в карты, сидя на полу между номерами, а потом пошли ужинать. Ужин… Один день мы жарили маленькие куриные шашлычки – горелки поставили на каждый стол, несколько раз вспыхивало пламя, официанты подбегали и тушили его. А на другой день было набэ – кастрюля с кипятком, в которую бросаются грибы, тончайшие нарезки мяса, овощи, тофу, и тут же естся. Месяца еб… и на одном пиве и закусках – мы с Тони отъедались за все эти месяца… Потом, правда, нам сказали, что этот ресторан для съемочной группы, а для нас есть другой. Но мы и на следующее утро пришли в этот, и нас никто не прогнал.

На второй день снимали высадку на берег… Местные деревенские бабки десанта не испугались – вынесли стулья и уселись смотреть на нас. Иногда фотографировали. А их старики принесли нам две корзины горьких недозрелых мандаринов… Мандарины были очень маленькими, как грецкие орехи, и росли чуть выше на склонах гор.

В горах я гулял после завтрака. Однажды встретил старика-японца. Молча и улыбаясь, он подарил мне отломанную ветку с мандаринами. Я привез ее Хён. И она долго еще лежала на книжной полке, рядом с пультом, засохшая – мандариновые листочки стали похожи на лавровые, а ссохшиеся мандарины – на елочные украшения.