Как соблазняют женщин. Кухня футуриста. - Филиппо Томмазо Маринетти Страница 13

Я лег спать совершенно обессиленный. Меня била лихорадка. К ночи жар усилился. На следующее утро доктор казался очень встревоженным моей высокой температурой. Я только и ждал, когда он уйдет. Затем я предпринял отчаянную попытку обуздать рассеянные, беспорядочные мысли.

Я с трудом оделся.

Шатаясь, спустился вниз по лестнице. Пробило три. Время послеобеденного отдыха.

В саду никого. Мое внимание привлекли густые заросли бульвара справа.

Я знал, где найти ее. Вот она. Она… с ним! Я сделал три широких шага, избегая идти по гравию, осторожно и бесшумно ступая по траве. Я бросился на него. Они услыхали мои шаги. Однако все, что он успел сделать, так это обернуться ко мне, тут же скорчившись от свирепых ударов двух моих кулаков в живот. Я схватил его за горло. Я повалил его на землю и стал наносить неистовые удары кулаками и царапать ногтями глаза, рот, щеки. Он был сильнее меня, но от изумления растерялся перед моей стремительной атакой и не сумел защититься. Крики толпы отдыхающих. Иронические смешки. Скандал. Нас разняли. Я поспешно удалился. Ада догнала меня бегом. Нежное лицо искажено слезами.

Она рыдала.

– Я тебя обожаю, я не люблю никого, кроме тебя. Я умирала от желания увидеть тебя плачущим от ревности! Я бы сделала, что угодно… Я могла бы пойти на преступление, чтобы увидеть тебя, обезумевшего от ревности… Я не изменяла тебе. Я сделаю все, что ты захочешь. Я больше не увижусь с ним. Ты был похож на тигра. Как ты был прекрасен! Как прекрасен! Для меня, ты сделал все это для меня!

Я смотрел на нее с недоверчивым и изумленным любопытством, как смотрят друг на друга два кота, раздирающие августовский Млечный Путь своими протяжными и режущими слух воплями. Я чувствовал себя уже лучше. Полнота удовлетворенных нервов и мускулов. Лихорадка прекратилась тем же вечером. На следующий день Ада уехала вместе со своим дядей в Турин, где я встретился с ней. Я не мог снова видеть ее губительного флирта без желания немедленно вступить в бой… Ада стала послушной, ласковой, без лжи, без кокетства, изменившейся, чудесным образом изменившейся. Два счастливых года. Затем она уехала с мужем в Японию. Война положила конец всем кризисам, разрешила все проблемы, залечила все раны.

Ревность – это мрачная, свирепая и отвратительная болезнь, традиционная и безобразная итальянская особенность. Естественное следствие нашей поразительной чувственности и нашей безмерной привязчивости.

В нас чрезвычайно сильны животное, земное и эфирное начала, судорожно и непрерывно вибрирующие, незримыми нитями связанные со всей Вселенной, мы лучше любого другого народа умеем интерпретировать, предчувствовать, артистически преображать. Мы ощущаем и воссоздаем в себе море, реки, соленые ветра, сгустки жара, центростремительное движение, экспансию электрического света, мы глубже чувствуем женщин. Поэтому мы закоренелые ревнивцы. Все остальные средиземноморские народы не настолько ревнивы, включая испанцев. Северяне, не обладающие нашей витальной мощью, вообще неспособны ревновать. В Германии, Швеции и Норвегии девственность не имеет никакой ценности. Там это просто препятствие, помеха, преграда, которую преодолевают на пути к свободному удовлетворению сексуальных потребностей. Не были по-настоящему ревнивы дюжина русских мужей или любовников дюжины русских женщин – интеллектуалок, поэтесс и артисток, аплодировавших мне в Петрограде в подвальном кабаре «Бродячая собака» ^[62]: пьяный шум голосов, реки спиртного, подогретые восторгом, вызванным воинственной свободой моей декламации. Эти юные, изящнейшие, полуобнаженные женщины пожелали вручить мне необычный подарок: совокупное, но вполне доходчивое объяснение в любви с непременными поцелуями, скрепленными подписями двенадцати перьев, обмакнутых в двенадцать капель крови из их правых рук. Это оказалась длительная процедура. Крики боли смешивались с громким смехом. Дамы в ожесточении наносили себе раны, чтобы выдавить достаточно большую каплю крови. Двенадцать мужчин почтительно созерцали. Двое или трое из них, укрывшись за стеклами своих очков, как в скафандрах на дне океана, раскраснелись от выпитого алкоголя.

Я обедал в обществе утонченнейшего английского миллионера, стильного до приторности, и его прекрасной подруги, американской актрисы. После того как были съедены макароны, и пока наши рты были заняты французской болтовней об искусстве, ноги актрисы переплелись с моими в страстном диалоге. Когда принесли виски, англичанин, вставив монокль в глаз, фамильярно ткнул меня в живот, говоря с игривой иронией:

– Ах! Ах!.. Вы волочитесь за моей крошкой, как субмарина!

Я застыл в изумлении.

Очевидна неспособность северян глубоко чувствовать женщину, мощно и сладострастно вожделеть ее. Очевидна их неспособность быть чувственными, возбужденными и, следовательно, ревнивыми. Само наше физиологическое превосходство становится причиной ужасной болезни, которая нас одурманивает, терзает, превращает нашу жизнь в печальную сексуальную манию, в тягостную погоню за одной-единственной женщиной, в то время как мы могли бы наслаждаться бесчисленным количеством других дам. Необходимо избавиться от этого наваждения: единственная женщина и единственный мужчина. Ускорение половых отношений. Умножение интенсивности совокуплений, частых и бурных, разнообразных и судорожных. Горе тому итальянцу, который разжижает свое сердце и однообразит свой секс. Верность: меланхолия, привычка. Ревность: мания старого домоседа, который может сидеть только в насиженном кресле. Женская ревность обладает большей разрушительной мощью, чем мужская.

Искусный соблазнитель, уединившийся с двумя женщинами, способен овладеть обеими, ловко играя на их неизбежной ревности. Это закон. Четыре года назад, отдыхая в Альпах, я ухаживал за белокурой падуанской вдовой и за черноволосой грациозной барышней из Павии. Две близкие подруги. Я остановился в той же маленькой гостинице, что и девушка из Павии. Наши комнаты находились не рядом, но по соседству. Наши окна выходили на одну и ту же горную улочку, прямо напротив располагалась небольшая гостиница, где обитала дама из Падуи со всей семьей. Еженощно после прогулки три освещенных окна обозначали вершины нашего любовного треугольника. Я растолковал ей науку любовного шифрования и обмена сигналами из комнаты путем включения и выключения света. Я попросил ее ответить мне «да» или «нет» с помощью лампы на окне. Она отказалась. В первую ночь я не получил ответа. На следующую ночь тоже. На третью ночь, заметив в окне вдовы мгновенный сигнал «да», я увидел в окне соседней комнаты тень барышни, наблюдавшей за нами. В течение всего следующего дня я усердно ухаживал за этой последней. А по ночам продолжал регулярно обмениваться световыми сигналами с другой. Утром я решил, что барышня уже ушла. Дверь ее комнаты была открыта. Я вошел и спрятался у нее под кроватью. Так прошли десять часов с редкими вылазками и мышиными прятками. Она отсутствовала весь день. В полночь я услышал, как она вернулась домой вместе с подругой и с ее семьей, нарастающий шум голосов и жеманные прощания, шаги на лестнице, скрип открывающейся двери. Я под кроватью, животом на полу, с колотящимся сердцем. Она раздевается, уверенная, ни о чем не подозревающая, беспечная, рассеянная. Чувственный аромат банана, который сам с себя медленно снимает кожуру. Жаркий аромат льняного нательного белья. Рука, медленно стягивающая чулок, обнажая красивую икру. Затем в сорочке перед окном. Отошла от окна. Вновь принялась исподтишка подглядывать из-за шторы. Внезапно дама из гостиницы напротив начала подавать сигналы, удивленная отсутствием ответа. Я почувствовал, как под весом девушки прогнулась постель. Встревоженная, с вздымающейся грудью, она наблюдала за жестами своей подруги. Тогда я осторожно, с медлительностью часовой стрелки выбрался из-под кровати с противоположной от окна стороны и, мгновенно распрямившись, упал на нее, зажав ей рот поцелуем. Затем нежно, с тысячью поцелуев, с бесконечными ласковыми убеждениями, я склонил ее ко всем наслаждениям, которых жаждало ее тело. Любой отказ, любое колебание преодолевались упорными сигналами лампы, вызывавшими у нас взрывы безумного веселья. На следующий день у падуанской дамы под глазами были темные круги от бессонницы. Несколько дней спустя пала также и эта крепость. На сей раз к шапочному разбору. Получилось так, что своими световыми сигналами я обнаружил и поразил одновременно две на вид непобедимые батареи противника.