На берегу неба - Василий Голованов Страница 13

Необъяснимо и чудовищно… Как будто смерть брела полями, от скуки наугад ткнула пальцем и погубила всю семью…

– Отмучался, – сказала Татьяна. – Если б не Володька, я б не задумываясь сейчас туда – вниз головой…

Хрюкающий звук воздуха, выходящий из-под шлема водолаза, будет отныне одним из самых страшных звуков для меня. Хрр-хха… Хрр-хха… Вода прозрачная. Но не морская же. Воздух быстро кончается. Водолаз вылезает на берег. Оказывается худенький парень, МЧС-овец, по контракту работающий на спасательной станции. Второй такой же, только ростом ниже.

– Воздуху больше нет.

– Сколько там до темна? Еще раз обернуться успеем?

Лизка и Миша уезжают в Рязань за вторым баллоном. Я иду в соседнюю деревню договариваться о машине, которая будет перевозить тела. Возвращаюсь. На берегу Прони остаемся мы вдвоем с Володей. Мне странно глядеть на этого мальчика, так поразительно похожего на моего брата в шестнадцать лет. Мы обмениваемся парой слов.

– Папа еще обещал, что мы на зорьку с ним сходим… – говорит он.

Я изумленно вижу, как он странно спокоен, как будто все, что произошло, нереально, и все еще вернется, и будет как надо, просто вот сейчас такой временный затык… А что будет, когда он поймет? Я не знаю. Но мне ни в коем случае нельзя упускать его из виду…

– А ты чего не плачешь? – спрашиваю я. – Ты плачь. Если подопрет. Так лучше будет.

– Я плачу, – говорит он. – Просто не верится. Что все это произошло…

Мы одни у реки. Похмелье плющит меня. Солнце безжалостно. Под кустами у берега лежит труп его сестры. Когда я сижу в траве, мне не видно. Вдруг я замечаю вдали бредущих берегом людей. Они тоже примечают нас, белое на песке, останавливаются, переговариваются о чем-то и все же продолжают двигаться в нашу сторону.

Черт возьми, этого еще не хватало. Какие-то местные мужики.

– Эй, – кричу я им, – туда нельзя!

– А че нельзя, мы с бреднем ходим…

– Там девочка лежит, утонувшая, – говорю я.

– А-а, – соглашаются они, – а мы-то глядим – то ли полотенце, то ли простыня.

Хотели прихватить, ясное дело. Теперь поднимаются наверх. Загорелые шеи и лица, руки, давно не знавшие регулярного труда. Сейчас стрельнут закурить.

– Курева, случаем, нет?

– Есть.

Они закуривают. Случившееся им, в общем, по барабану, они что-то спрашивают для вежливости, и я отбиваюсь столь же шаблонными фразами.

– А поглядеть-то можно? – вдруг с явственным интересом спрашивает один.

Володя один сидит в травах на берегу.

– Нет, нельзя. Ни в коем случае! Там же ее брат! – киваю я в сторону скрывающих Володю трав. Явно разочарованные, они пускаются в обратный путь, досасывая сигареты.

Я ложусь в траву. Просто лежу. Этот день, как смерть. Но лучше не будет. Алешенька, ты помнишь, как в тебя были влюблены все девочки в моем классе?!

Подходит Володя, говорит:

– Спасибо, дядь Вась.

– За что?

– За то, что не разрешили смотреть на нее.

Немота наступившего предвечернего часа.

Потом опять – Татьяна, водолазы. В действиях водолазов многое кажется неправильным: они слишком медленны, как будто некого больше спасать. Но ведь спасают они души тех, кто остался на берегу реки. Матери нужно тело девочки, запутавшееся в речных водорослях.

– Ну вот же она! – вдруг вскрикивает Татьяна, когда водолаз уже начал погружение и ритмично, как дюгонь, дышит над водою: Хр-рр! Хрр-рр!

Мы подбегаем туда, куда показывает Таня, и там, по виду, правда что-то светлое в воде, но так вроде бы и было весь день. Косой свет солнца делает реку совсем темной. Водолаз в надежде только на чудо («я же здесь проходил»!) проходит несколько метров в ту строну по дну и оказывается у берегового куста.

– Есть! – орет он в какую-то свою систему допотопной связи, но так, что все мы понимаем. – Есть!

Он берет это беловатое, что всплывало с утра, и за руку волочет туда, где уже лежит Маша… Спасатели вытаскивают на берег второе тело и укрывают сверх простыни каким-то покрывалом…

– Слава богу, – плачет Татьяна, – я уже не надеялась…

Водолаз выходит из реки, снимает тяжелый медный шлем. Видно, что он очень устал. С трудом стягивает с себя резиновый комбинезон, бахилы…

В это время на взгорке возле реки показывается грузовик.

– Сюда, сюда! – орем мы.

За рулем – деревенский мужик, которого тоже, видно, колбасит от всего этого. Тоже удовольствие небольшое – в воскресный день трупы в морг возить.

Но, слава Богу, вернулись Лизка и Мишка.

Откидываем борт. Кузов грузовика выстлан мятой соломой, как будто в нем недавно перевозили коров.

– Ребята, теперь помогите поднять тела в машину, – просит кто-то из водолазов.

Ну конечно. Я спускаюсь к воде, беру простыню, в которую завернута Маша. Не тяжело. Не страшно. Мы с Мишкой, сопя, поднимаем ее по обрывистому берегу и забрасываем в кузов. Легкая. Дитя.

В кузове немедленно оказывается Татьяна, откидывает край простыни, безмолвно смотрит в лицо ребенка. Зеленые сопли, как водоросли, торчат из носа. Она вытирает их, и видно, как становится чудесно хорошо лицо ее дочери.

В это время мы с Мишкой поднимаем вторую девочку. Ноша потяжелее. Мы не разглядели ее и только там, в кузове, видим белую, размягченную водой кожу и прелестное лицо, на котором запечатлелось выражение то ли испуга, то ли недоумения…

Таня безутешно плачет, сидя рядом с дочерьми на соломе.

– Пора, пора, – говорит деревенский шофер, – пока до Кувшинова, а там с бумагами возня…

Я плохо соображаю. Понимаю только, что дело, за которым мы ехали сюда, сделано.

Грузовик уходит, взвывая передачами на обрывистом склоне речной долины. Потом скрывается в полях.

– Спасибо, – говорит Татьяна, как будто мы помогли что-то исправить, – большое вам спасибо, родные мои…

Горе сделало ее очень чуткой. Господи, как же с Володькой они вернутся сейчас в этот дом?! Я не представляю, ей богу, не представляю. В лучах заходящего солнца мы уезжаем со страшного берега. С нами в машине в Рязань возвращаются водолазы.

Мы приезжаем на станцию, они сдают дежурство, сбрасывают резиновый комбинезон в кучу таких же, вместе с поясами, опоясанными свинцовыми грузами.

– В хорошее лето до двадцати человек в день, – говорит наш водолаз, приготовляясь отправляться домой на велосипеде, – тонут по-любому, на ровном месте. Вот такая беда.

Никогда не думал, что эта беда погубит моего брата. Я так и не видел его. Он лежит в морге в Кувшинове, и я увижу его только на похоронах. Наверное, он, как и все мертвецы, будет не похож на себя. Татьяна говорила, что в последнее время один глаз у него почти ослеп, а шрам на щеке скрывала борода.