Ярмарка - Елена Крюкова Страница 13

– Ну что вы ждете? Идите, – сказала она.

Мария пошла к двери.

Вторая дама продолжала бессмысленно копаться в бумажной горе.

– Зарочка, не покушать ли нам? Я горячего чайку хочу! Я из дома царского вареньица принесла, и бутерброды с язычком, м-м-м! – сказала первая дама, когда Мария открывала дверь.

Я подам на них в суд. И на тех, кто поджег!

Я подам на них в суд… и на тех, кто поджег…

Никуда и ни на кого ты ничего не подашь. Проглоти слезы и иди. Иди, ступай крепко, жестко по снегу, вот так. Вот так.

4

– Лука килограмм, пожалуйста! Да все, хватит…

– Тут меньши кила-грамма, женщына.

– Ну и хорошо. Так. Картошки сетку… Хорошая?

– Ну какая же зимой ха-рошая картошка, женщына. Вешаю?

– Да, да…

– Шис-дэсят рублей.

– Еще вилок капусты. Не надо! Я сама выберу.

– Не придирайся, женщына. Вот ха-рошая.

– Да, да, спасибо. И еще… чесночка головку.

– Пат-надцат рублей.

– Что так дорого? Может, за десять отдадите?

– Бэри, Бог с та-бой!

Мария бросила в кошелку головку чеснока. Ремни кошелки врезались в ладонь.

Рынок, рынок. Вечный рынок. Все продается и покупается.

И этот лоток с овощами на улице – тоже рынок. Чеченка – или грузинка – или узбечка – продает, а Мария покупает. Кто их собрал, овощи? Кто по дорогам вез? Все это входит в цену еды, что ты купила. А съешь ты это все так быстро.

Не только ты. Еще старики погорельцы, которых ты сейчас должна кормить.

Они тебе пенсию свою суют, но ты не бери. Это стыдно.

Мария протянула торговке деньги. Смуглая косоглазая бабенка лихо подмигнула ей и ловко запрятала купюру под фартук, на живот.

Высыпала мелочь Марииной сдачи на протянутую ладонь.

Деньги, бумажки, кругляшки. Люди играют в деньги уже целую вечность. Когда они перестанут быть детьми? Когда – вырастут?

– Еще двадцать рублей, – сказала Мария, держа перед торговкой раскрытую, с мелочью, ладонь.

Торговка сделала вид, что сильно расстроилась.

– Ах-вах-вах-вах! – притворно-отчаянно закричала. – Извини, женщына, Бога ради! Это у миня калькилятер ебаный! Я тибя – нечайно наебала! На, держи! Вах, толька не ругайся!

Выхватила из-под живота бумажки. Сунула в Мариину руку.

Марии отчего-то стало ее жалко, до боли.

Мария едва успела отойти от овощного лотка, как ее кто-то схватил за локоть.

Она обернулась. Ба! Старая знакомая. Училка, с которой в школе когда-то…

– Сонечка, привет!

– Привет, мать! – Сонечка схватила Марию за плечи, вертела, хохотала. – Ну ты посвежела, мать! В школе – хуже выглядела… Была старушка, стала молодушка!

– Ну, ты скажешь тоже…

Мария поставила тяжелую кошелку на заледенелый тротуар.

Сонечка, оплывшая, как парафиновая хозяйственная свеча, баба лет шестидесяти, выпалила в лицо Марии с ходу:

– Машуль, порепетируй одного ученичка! Ты где сейчас работаешь? Время свободное есть?

Мария опустила голову. Ей не хотелось говорить Сонечке про лопаты и метлы.

И про свой сгоревший дом.

– Есть.

– Ученичок богатый. В смысле, сынок богатеев. Золотая молодежь, х-ха! – Сонечка показала в улыбке черную пустоту между передними зубами. – Мне просто некогда, я работы выше крыши нахватала! Вздохнуть некогда! Телефончик дам? У них дом на Славянской. Трехэтажный особняк. Мать их! Жопы золотые! – Сонечка покопалась в кармане, выдернула из записной книжки листок, стала карябать ручкой телефон. – Паста замерзла на морозе! Ах ты…

– Ты процарапай, – сказала Мария. – Продави. Я разберу.

– У них собака, Машуль, знаешь, лучше нас с тобой ест! – хрипло засмеялась Сонечка. – Из серебряных мисок! С собакой – осторожней. Бульдог!

– Мальчик поступать куда будет? – спросила Мария, сунула листок в карман и подняла кошелку с тротуара. – Вставь зуб-то, Сонька, передний ведь!

– Это любовник мне выбил! – гордо похвасталась Сонечка и по-мальчишьи свистнула в дырку от зуба. – Напился и приревновал! На юридический он будет поступать, на платный! Еще одного адвокатика богатого сделают!

Старуха Лида спала у Марии в кладовке: на ванну настелили доски, притащенные из сарая, положили старое Петькино пальто и старый Мариин плащ, и так Лида спала.

Старик Матвеев спал в Петиной спаленке, вместе с ними. На Петиной кровати. Мария и Петя спали на полу, на одном матраце, валетом. Укрывались куртками и шубами. Старая одежка хранилась в кладовке, потому не сгорела.

Мария почистила овощи. Разожгла, растопила буржуйку. Спасибо тебе, печка, спасительница. Черная труба высовывалась в окно, в приоткрытую форточку. Пламя теплым воздухом, из открытой дверцы, целовало ее замерзшее лицо, заледеневшие руки. Мария прислонила ладони к черным стенкам буржуйки.

Грейся, грейся… Тепло, как хорошо и тепло…

Погрела руки. Накрошила в кастрюлю овощи. Вышла с кастрюлей во двор.

Пошла к водонапорной колонке. С силой нажала на рычаг. Ждала, пока струя воды не пробьет морозную корку.

Вода хлынула; наполнила кастрюлю.

Мария вернулась в дом. Поставила кастрюлю прямо на железный верх буржуйки. Открыла дверцу печки; глядела на горящие доски, на драгоценные яхонты мерцающих углей. Жар шел от буржуйки, разливался по спаленке.

Был еще не поздний вечер, но старики спали. Спала Лида на ванне в кладовке; слышно было – похрапывала. Старик Матвеев спал тихо, на кровати, подогнув под себя длинные, костлявые ноги. Старый конь устал. Сморился.

Они оба почти все время спали – чтобы не плакать. Не видеть мир, что под конец посмеялся над ними золотыми зубами огня.

5

– Раздевайтесь, раздевайтесь! – Слова были любезны, а моложавое, кормленое дорогими кремами, длинное, как у лошади, лицо – равнодушно. – Вот сюда курточку повесьте! У вас сменной обуви нет? Вот тапочки… ваш размер?

На полу стояла шеренга роскошных, расшитых золотом и жемчугом, пухом и мехом, красивейших тапочек. Мария застеснялась и быстро всунула ноги в первые попавшиеся.

– Мария… как вас?..

– Васильевна.

– Мария Васильевна, проходите, пожалуйста! Вы ведь у нас в первый раз?

Да ведь она прекрасно знает, что в первый. Что ж спрашивает?

– Проходите, я вам покажу дом! Вот это у нас прихожая… Осторожно, чтобы вас фонтанчик не обрызгал…