Слезы радости. «Как я разлагал израильскую армию» - Константин Поживилко Страница 13

Самое изнурительное и опасное – дежурство на блокпостах. Охрана на базах еще так сяк. В учебный период сержант проверяет у тебя наличие патронов, воды, отсутствие сотового телефона и сигарет. Мой приятель Фиксман умудрялся протаскивать на вышку бутылку вина, украденную на кухне, где она ждала шабатней трапезы. Во время полноценной службы тебя уже никто не проверял. Поэтому караул каждый разнообразил, как мог: от онанизма и курения до сна. Я боролся с одиночеством чтением классической русской литературы, упущенной в школе. А надо стоять и неотрывно смотреть вдаль. Присесть или закурить – дело подсудное. Некоторые вышки оборудованы приборами ночного видения, видеоаппаратурой и компьютером, на экране которого ты следишь за перемещением патрульных машин. Там повеселее. Можно позаглядывать в окошки даже очень отдаленных зданий.

На блокпостах другая крайность – переизбыток общения. Через них фильтровались все люди и автомобили, покидающие палестинские территории. И внутри все дороги были покрыты пропускными пунктами. Наша задача – отлов боевиков, барьер от оружия и взрывчатки, попутно помощь полиции в борьбе с наркотой, угоном машин. Въезд на «территории» из Израиля контролируется очень слабо, что иногда подвергает смертельной опасности заблудившихся израильтян – линч гарантирован. Ежегодно угонялись десятки тысяч машин. Порой с ведома хозяев, которые получали страховку и брали новую тачку. Таких угнанных машин мы стопорили очень много. Полицейские даже не всегда торопились их оформлять. Наверное, у них был свой план. Оружие изымали в основном холодное. Правда, одному клиенту хватило ума попереться через КПП с пистолетом. Еще один умник заявился с макетом винтовки М-16 в натуральную величину. Только наша выдержка и профессионализм спасли ему жизнь. В вооруженного человека можно было стрелять без предупреждения, что днем, что ночью.

Проверка электроники проходила очень просто. Обладателя музыкального центра или телевизора отправляли за пятьдесят шагов и заставляли трясти им над головой. Адские машины у террористов были примитивной конструкции и этой проверки вполне хватало. Сложнее было с удостоверениями личности. Среди них было много фальшака. Утром выдавали номера удостоверений, находящихся в розыске. Мы сверяли последние пять цифр и говорили напарнику: «У меня бинго». Тот звонил в центр, и оттуда сообщали: «Мы его давно ждем, посылаем машину», – либо разрешали пропустить.

Попадались очень приятные, интеллигентные люди, с которыми одно удовольствие было поболтать. Я встретил «земелю» прекрасно говорившего по-русски. Сказал, что учился в краснодарском мединституте. Я не преминул уточнить, какой парк находится рядом с медом. Палестинец чётко ответил, что «Горького». В другой раз подъехала машина с наглым типом за рулем и плачущей девчонкой, явно нашей соотечественницей. Я предложил ребятам проучить хама, но они лучше знали палестинские нравы и предложили спросить согласия потерпевшей. Та от помощи наотрез отказалась, сказав, что ей после этого еще хуже будет. Так что, дорогие землячки, не все иностранцы так обходительны у себя дома, как в краснодарских ресторанах и ночных клубах.

Подавляющее большинство самых необразованных и забитых простолюдинов вело себя прилично, даже если им отказывали в проходе. Но бывали и дерзкие ребята и явные провокаторы, которых приходилось унимать запрещенным приемом. Связывали руки, бросали в джип и высаживали в безлюдном месте. За короткое время мы научились безошибочно определять подозрительных людей и автомобили. Некоторые примелькались. А с кем-то и подружились. Многие женщины делали фотографию на удостоверение личности в парандже. В ней же приходили на блокпост. Поэтому в отдельной комнате сидела девчонка-полицейский, которая «открывала» личики. Мой напарник Габай обожал подглядывать в это помещение и комментировать: «Эта стрёмная, а вот эта ничего!»

Особенно любили мы дежурить на КПП, через который проходили товары. Во-первых, предприниматели – продвинутые ребята с хорошим ивритом, а то и английским. Они не испытывали к нам вражды.

– Хотите, я покажу вам дома всех этих уродов? – Предложил нам один из коробейников. – Обирают всех бизнесменов, бандиты проклятые.

Нас часто угощали разными вкусняшками. И хоть под страхом тюрьмы это запрещалось – у проверенных ребят мы угощение иногда принимали, когда дежурил с надежными сослуживцами. Потому что доносы командирами очень поощрялись. Встречались и нахалюги. С теми все было предельно формально. Помню, как одного быковатого парнишку наказал все тот же Габай. Он взял у меня готовую закипеть бутылку пепси-колы, поставил в его грузовик-рефрижератор. Через часок он забрал остывшую бутылку и вернул водиле документы. На ночь мы закрывали ворота КПП, а сами запирались в мощной бетонной башне, обнесённой не менее мощной бетонной стеной. Один дежурил на верху, а другие спали. Открывали и закрывали блокпост в разные часы. По-разному привозили нам и еду. Такой рваный график затруднял планирование нападений.

На территориях я получил свое единственное боевое ранение. Проверялась информация, что в одном из дворов состоится передача взрывчатки террористам. Наше отделение получило задание тихонько занять соседний дом и следить за подозрительным двором. Ночью мы незаметно прокрались к дому. Семью перевели в одну комнату. Натянули на окна специальные сетки, за которыми нас не было видно, а мы через них могли стрелять. Операция развивалась успешно, но тут неожиданно со страшным грохотом по дому начала метаться кошка. Мне удалось ее схватить и выпустить во двор. Но, видно, нелюбовь к солдатам передалась и домашним животным. В горячке и не заметил, что она меня оцарапала. Кровь на руке увидел санинструктор. Меня отправили в иерусалимскую больницу «Адасса», где обкололи израненную руку и прочитали лекцию о жутких последствиях бешенства. Из неё я узнал, что военным запрещено играться с домашними животными под страхом наказания. Но я же получил ранение!

Каждые два дня мне нужно было отмечаться в армейском медпункте, которым руководила добродушная старлей Аня. Да и подчинённые врачи у нее были в основном из наших. Я заявлялся в это заведение с наглой рожей и вместо «здравствуйте» требовал: «Анечка, дай два дня!». Так продолжалось, пока не зажили шрамы. Выше я писал, что своей, армейской медицины нет. Это не совсем так. В каждом взводе есть санинструктор, а в батальоне – врач. Но он может оказать только первую помощь, дать освобождение от службы или направить в гражданскую больницу для обследования и лечения.

Однажды мне потребовался будний день на посещение российского консульства в Тель-Авиве. Ротный отказал. В безвыходной ситуации пришлось прибегнуть к симуляции. Мой приятель-водитель их спецназа «Вишня», «большой специалист» по части медицины, придумал легенду. Мылся в душе, упал, ударился боком об унитаз. Красное пятно обязательно. Его надо организовать прямо перед заходом к врачу, чтобы не сошло. Пошлют мочиться – проткни ногу и капни в пробирку крови. С отбитой почкой точно в часть не пошлют.

Накануне визита в консульство, одноклассница Надя со всей силы отшлёпала меня по спине. В больнице всё шло как по нотам. Отправили мочиться. Я долго и безуспешно пытался проткнуть ляжку значком за парашютные прыжки. Потом в злобе так полоснул по ноге, что залил штанину кровью. С диагнозом «русский» врач вышел к нам на удивление быстро. Глянув на мои нашивки старшего сержанта, сказал: «Третий год служишь, надо и отдыхать. Три дня тебе хватит?».