Единственный вдох - Люси Кларк Страница 13

Ева натягивает рубашку, прижимается телом к ткани. Тянется за телефоном.

Может, позвонить матери? Хотелось бы услышать ее родной голос. В Англии сейчас около полудня, мама дома одна – наверное, гладит, слушая радио, или готовит что-нибудь в пароварке. Но сказать матери: «Я беременна»?.. Нет, к такому Ева еще не готова.

Она заворачивается в одеяло и выходит на террасу: воздух прохладный, слегка соленый, чуточку пахнет деревом. Свет исходит только от звезд, темнота будто наполнена тревогой. Ева глядит в сторону дома Сола на другом краю бухты: по телу проходит беспокойная дрожь. Только Сол – которому, по словам Джексона, нельзя доверять – знает, что Ева здесь. Лучше бы она поехала на своей машине: от мысли, что в любой момент можно уехать, было бы спокойнее.

На террасе Ева садится в шезлонг, влажный от росы. Вдруг звонит мобильник, и Ева подпрыгивает от неожиданности. Экран мигает в темноте, будто полицейская сирена.

Ева прижимает телефон к уху.

– Алло?

Слышно, как проходит соединение – наверное, международный звонок. На другом конце провода молчание.

– Алло? Говорите.

Ничего, кроме шума залива.

– Алло? – повторяет Ева. – Вас совсем не слышно.

Тишина.

Будто помехи на линии; похоже, вздох.

Через мгновение связь обрывается.

Ева смотрит на экран: да, это действительно был международный звонок, но номер не определился. Может, перезвонят? Так хочется услышать чей-то знакомый голос и понять, что она не одинока.

Телефон молчит. Подтянув колени к груди, Ева опускает рукава клетчатой рубашки и зарывается лицом в воротник, пытаясь уловить запах Джексона.

Но ничего не чувствует.

Робкие утренние лучи, отражающиеся от поверхности воды, будят Еву, и она открывает глаза. Вещи за ночь отсырели, шея затекла. Одеяло сползло на пол. Ева вертит головой из стороны в сторону, чтобы размять мышцы. Руки сложены на животе.

Она тут же убирает их на подлокотники шезлонга и некоторое время сидит в такой позе, собираясь с мыслями.

Затем очень медленно кладет руки назад на живот, под рубашку. Не спеша проводит пальцами по теплой коже. Пусть слегка, но уже намечается выпуклость: это ребенок.

Ребенок Джексона.

В каком-то смысле Джексон по-прежнему здесь, по-прежнему жив: он оставил Еве часть себя. Любовь к Джексону волной окутывает Еву. Может, он сейчас наблюдает за ней, сидящей у залива. Представив это, Ева слегка улыбается.

Она все сидит на террасе, сложив руки на животе и пытаясь осознать, что у них будет ребенок. Наконец Ева возвращается в хижину, переодевается в шорты и кардиган, складывает остальное в сумку. Наливает себе кофе и пьет его, сидя на краю террасы. Когда за ней вернется Сол? На той стороне бухты как раз видно его дом. Высокие деревья ползут вверх по скалистому утесу, а на самой вершине – покатая крыша.

Вода искрится в лучах восходящего солнца. Вдали темнеют утесы, а за ними – берега Тасмании, очерченные лиловой тенью.

Краем глаза Ева замечает что-то у побережья. Это Сол. Надев ласты, он заходит в воду и как будто сливается с ней, отталкивается вперед мощными движениями. Доплывает до середины бухты и там, раскинув руки в стороны, просто покачивается на поверхности.

Спустя пару минут он ныряет и исчезает под водой, словно его и не было.

Ева смотрит.

Время тянется медленно.

Конечно же, Сол вынырнет, но на душе все равно беспокойно.

Уже двадцать секунд. Или даже тридцать?

К горлу подкатывает комок, в мыслях вспениваются бурные воды Атлантики. Оранжевая шлюпка. Шум вертолета.

Во рту пересохло. Ева не отрывает взгляд от того места, где скрылся Сол. Он обязательно выплывет, он должен. И все же сердце стучит отчаянно.

Не раздумывая, Ева вдруг срывается с места и бежит к берегу. С каждым шагом она мысленно возвращается на тот декабрьский пляж в Дорсете, где ветер вздымает песок, где дикий морской пейзаж кажется унылым без Джексона.

Ева останавливается у самой кромки воды, тяжело дышит. Солнце отражается от воды, заставляет щуриться. Где же Сол? Поверхность зеркально ровная – даже ряби не видно.

На теле выступает пот. Получится ли доплыть до него? Или лучше позвать на помощь? Хотя кто здесь услышит…

Вспоминается и другое: полицейский с рацией, толпа людей в ожидании, спасательная шлюпка кружит в бушующем море.

И вдруг посередине бухты – какое-то движение. Сол прорывается сквозь поверхность: вода стекает с лица, он шумно глотает воздух.

От напряженных мышц дрожь расходится по всему телу, колени подкашиваются. В голове крутится лишь одна мысль: «Это не Джексон».

Вернувшись на берег, Сол замечает Еву: та стоит у воды, какая-то взвинченная. Он снимает маску, ласты, протирает лицо от соленой воды.

– Все нормально?

Ева поспешно кивает. Вдохнув, спрашивает:

– Хорошо понырял?

– Вода отличная.

Ева оглядывает бухту.

– Тут тихо.

– Ага, изредка только проплывает рыболовный катер или кто-нибудь на байдарке.

Молчание. Высоко парит чайка, ее белые крылья подсвечены солнцем. Они оба следят за птицей: вот она снижается, подлетает совсем близко к воде.

Сол нервно переступает с ноги на ногу.

– Как хижина, нормально спалось?

– Да, очень удобно, – выдает Ева банальный ответ.

– Ну и хорошо.

– Спасибо, что помог.

– Да не за что.

Оба осторожно обходят тему, которую так боятся затронуть: Джексон.

– Я скоро освобожусь и подвезу тебя до машины, ладно?

– Спасибо, – кивает Ева.

– Куда дальше поедешь?

– В Хобарт, наверное. Может, попробую встретиться с кем-нибудь из давних друзей Джексона. Что-нибудь придумаю, – улыбается она, показывая свою решимость, хотя взгляд говорит о другом.

Представив, как Ева колесит по Хобарту и расспрашивает людей о Джексоне, Сол понимает, что это не лучшая идея. Вода помогла ему расслабиться, но теперь в теле снова появляется напряжение, сдавливая виски.

Сол глядит в сторону хижины. Здесь, на Уотлбуне, никто, наверное, уже и не помнит Джексона, ведь он не бывал на острове с пятнадцати лет. Однако в Хобарте его знают.

Через какое-то время Сол говорит:

– Хижина пока свободна, можешь остаться, если хочешь.