Роман Флобера - Владимир Казаков Страница 13

Потом, конечно, все выяснилось. Виталика в Москве турнули с работы, и все постепенно утряслось. Но я то уже был на грани признания в шпионаже в пользу Америки! И в пользу Нижнего Тимора! И Заднего Занзибара!

Так что от писем, посланных американскими товарищами, я ничего хорошего не ждал. Где они вообще раскопали мой адрес?! Может, в архивах Лубянки, где покорно желтеют протоколы моих допросов?! «Дорогой друг», блин!

Нервы что-то стали ни к черту! А может, правда сходить? Не покусают же. КГБ давно кончился, как и Советская армия. В Кусково, в парке-то, красиво и хорошо. Свежий воздух оживляет тягу к прекрасному. Не к празднику американскому, конечно, а там Шереметевский дворец XVIII века и все такое. Все, надо двигать. С кем? Одному скучно. Хотя роль отца-воспитателя уже слегка действовала мне на то, что в медицинской энциклопедии называется нервами, понятно, что ехать надо с Вероникой. А еще? Тут два пригласительных, на два лица. Опять Годунова? Да хватит мне одной рыбалки! Ладно, придумаю по дороге.

Я мирно качался в троллейбусе по Ленинградке. Поездки на этом виде общественного транспорта всегда приносят некоторое успокоение и смягчение моих нравов. На остановке под домом народа садится мало и можно спокойно занять благостное место у окошка и наблюдать мелькающий бардак из-за стекла. Пусть я прокатаюсь часа на полтора больше, но зато нет ужасов нынешнего московского метро. Да и спешить-то особо некуда. На разгуляй в Кусково я по-любому успею.

Опять же персонажи вокруг. Я наблюдал как-то зимой два чудесных эпизода. После того как в троллейбусах ввели, забыл, как называется этот ящик, в который надо пихать билетик, водители просто озверели. Однажды в центральную дверь вошел розовощекий такой мент-курсант. Ну, вошел и вошел. Делов-то на кучку гороха. Но мент прошел-то не в ту дверь и не сунул билетик в устройство. Увидев такой волюнтаризм, водительша-хохлуха аж подпрыгнула. Тормознув машину на самой развязке у «Сокола», она, гортанно заорала, схватила веник – откуда у нее в троллейбусе веник? – и бросилась на юного мента.

– Какого собачьего уха! – возопила водительша. И это была единственная понятная фраза. Далее шел невразумительный набор малоросских народных мудростей и прибауток про коварных ежей-москалей, коварно влезающих в задний проход честных украинских селянок.

Бедный ментяра, даже мне стало жалко его, от обиды чуть не пустил слезу, когда хохлуха одним мастерским движением схватила его за курсантский погон, развернула и дала такого пендаля, что тот через мгновение воткнулся головой в придорожный сугроб!

Водительша победно, как священную хоругвь победы, воткнула веник рядом с рулем и торжествующе дернула троллейбус дальше. Народ испуганно примолк, и в машине было непривычно тихо аж до следующей остановки.

А второй эпизод был прямо противоположен предыдущему. Здоровенный мужик, по пьяности приближающийся к хламу, тоже вошел в центральную дверь без билета и радостно запел что-то лирическое из Эдуарда Хиля. Водитель, уже мужчина, а не хохлуха, остановил машину, вбежал в салон и начал орать. На что амбал добродушно улыбнулся и треснул ему по роже. Отчего тот, делая сложные акробатические кульбиты, мгновенно зарылся в соплях в горячем снегу. Тут уж народ не молчал:

– Верните водителя! Нам ехать надо!

На что пьяный честно извинился, дескать, горячку спорол, вышел на улицу, схватил лежащего без чувств водилку, аккуратно внес и водрузил, как чучело, на рабочее место. Через некоторое время мы и впрямь поехали.

Наконец, прокляв все пробки на Садовом кольце, я меланхолично дополз до Последнего переулка. Именно здесь, в самых центрах, между Сретенкой и Цветным бульваром, еще в мае, я поселил незабвенную воспитанницу. Хоть комната в коммуналке, но это все равно отлично.

– Коль, привет, чё не позвонил? – радостно прыгала Вероника еще в коридоре.

– Ну чего, собирайся-одевайся, – бухнулся я на потрепанный древний диван, переживающий, видимо, двадцать пятую молодость от вселения горячего тела новой постоялицы.

– Я сейчас, – радостно отозвалась девушка и начала без промедления скидывать одежды и рыться в своих тряпках.

Я для приличия, не свин же, даже отвернулся. Вероника это заметила, хихикнула и стала нарочно ходить перед моей рожей, сверкая сиськами и растопыривая попу. Я продолжал делать вид, что разглядываю комнатуху. Был какой-то хозяйский шкаф эпохи сталинизма, убогий письменный столик, с полочкой наверху, на которой громоздились мои каштанки и джекилондоны. Над диваном была прикреплена на булавках страничка из «Утреннего экспресса» трехлетней давности с моей фотографией. Там я радостно хватаю за сиську очередную претендентку на звание «Грудь России». Заметив мой интерес к девушке на фотографии, Вероника нахмурилась, перестала изгибаться и начала сурово влезать в трусы.

– Я, Коля, вот о чем подумала. Вот если бы ты на мне женился, я бы родила тебе дочку. Потом она бы выросла и стала красивой. И ты бы стал немедленно к ней приставать. А это так обидно! Для меня это была бы такая трагедия, что променял меня на молодую. Может, лучше и не начинать?!

– Знаешь, девушка, вот эта твоя фраза единственная здравая мысль за последнее время, – поперхнулся я. – Все, давай активнее, надо ехать в Кусково, на американскую годовщину.

– Куда скажешь, куда скажешь, – причесывалась она. – А там интересно будет?

– Обхохочешься! – мрачно сказал я, видимо предчувствуя недоброе. В какие такие времена у меня мирно заканчивались прогулки с романтическим позывом?!

У входа в парк узлилась очередь к кассам. Люди сосредоточенно и серьезно пихали всех, кто пытался хоть намеком высказать намерение пролезть вперед. За железно-парковым забором на страждущих снисходительно поглядывали клоуны в костюмах инопланетян, консервных банок кока-колы, динозавров и прочих Микки-Маусов. Подобное оживление нашего народа, вожделеющего прикоснуться к американизму, я наблюдал только в 1976 году, в Сокольниках, на выставке «200 лет США». Но тогда это было хоть как-то объяснимо. Железный занавес и все такое. Джинсы «Левис» по двести рубчиков, а то и по двести пятьдесят, сигареты «Мальборо» по пятнашке, и это при средней зарплате в сто двадцать рублей. Модные целлофановые пакеты с той выставки продавали по пятерке. Которые, если пачкались, для удлинения срока жизни стирали хозяйственным мылом. Хватало года на два. Но сейчас-то почему?!

– Эх, до чего дошел русский народ богоносец! – вздохнул в душе я. – Или богоборец?! Как правильно-то?! Эх, мозги-то не варят совсем.

Я глазами поискал своего приятеля Андрея Раввинкина, который после моего долгого убалтывания все же согласился сопровождать нас.

– Но только две водки, именно две, не меньше, ты же понимаешь, как это важно, в этом вся стратегическая суть похода, выпьешь водочки – в глазах такая блажь наступает, и потом хоть американцы, хоть мадагаскарцы… – воодушевленно нес мне час назад по телефону Андрюха. – А нет двух бутылок – даже и не мечтай, я сам лучше по-стариковски куплю четвертинку и пойду гулять в свой парк, Измайловский! Ну, ты же понимаешь, как я ценю нашу дружбу и общение! Но без водки никуда не поеду! Я ради тебя, старого друга, готов все сделать. Куда угодно поехать, хоть на Северный полюс, хоть в Кусково! Только скажи. Но без водки ни-ни, не поеду! Да и не забудь взять плавленых сырков. Для романтики. Но главное, водки.