Ящик Пандоры - Марина Юденич Страница 13

Таньку, на руках которой были к тому моменту: мать, слегка помешанная, но не настолько, чтобы быть признанной невменяемой, и довольно еще молодая и энергичная, для того чтобы сильно отравлять окружающим жизнь; младшая сестра без мужа и работы, но с маленькой трехгодовалой дочкой, и беспородная, но очень преданная собака, которая (единственная!), понимая остроту момента, пыталась найти пропитание самостоятельно, обследуя окрестные помойки, но, как правило, безуспешно, нарываясь чаще на озлобленных конкурирующих собратьев. Таким образом, Танька была единственной кормилицей всей этой общности людей и животных, и потеря ею работы, особенно с учетом общего психического состояния семьи, была проблемой более чем серьезной.

Кстати, в том, что Таньку звали Танькой, не было ничего уничижительного. Очевидно, так сложилось в ее семье с детства, и она сама каким-то чудным образом внедрила именно эту весьма фривольную форму обращения в строгие коридоры Старой площади. Впрочем, имя ей шло.

Ванда неплохо знала Таньку, поскольку часто по делам заглядывала к своему чиновному приятелю, особенно в канун всяческих предвыборных кампаний, и неизменно получала из ее рук чашку довольно приличного кофе, пепельницу и то, что ей, Ванде, в данный момент требовалось.

Танька выгодно отличалась от других чиновных секретарш отсутствием державного гонора, который те немедленно и с точностью до мельчайших интонаций копировали у своих руководителей и распространяли на общение со всеми, за исключением тех, кто сам разговаривал с ними подобным образом. В последних безошибочно признавались хозяева. Она была в меру внимательна, но не навязчива в своем желании оказать услугу. Достаточно умна, чтобы быстро, без дополнительных указаний, рассортировать многочисленных посетителей шефа на его друзей; людей, ему нужных; тех, кому нужен он; и безнадежных просителей. Она, конечно же, быстро и без особого труда совместила скромный секретарский статус с почти узаконенными обязанностями любовницы по случаю, но не стремилась демонстрировать это обстоятельство. Когда в небольшой комнатушке, сокрытой за одной из дверей державного кабинета и именуемой обтекаемо «комнатой отдыха» — более скромной по виду и оформлению, но отнюдь не по характеру и значимости принимаемых в ней решений, завязывающихся приятельских, дружеских, любовных и прочих отношений, подписанных на заставленном тарелками и рюмками столе рескриптов, — ее же, Танькиными, руками организовывалось очередное застолье, она никогда не оказывалась в числе его участников, если не поступала на то отдельная команда шефа.

К сему остается добавить, что Танька была довольно высокой и стройной девицей, длинноволосой крашеной блондинкой, с неумеренной яркой косметикой на миловидном юном лице. Весь этот внешний антураж Таньку явно портил, потому что подлинная ее внешность, помноженная на молодость, позволяла добиться гораздо более впечатляющих результатов. Все это, естественно, заметила Ванда, но лишь однажды, мельком и, разумеется, про себя, тут же обо всем и забыв.

Однако некоторое время спустя она поймала себя на том, что снова вынуждена была обратить внимание на Танькину внешность, и, поняв тому причину, добавила той еще один балл в собственном рейтинге людей, предметов и событий, которые ее окружали. Танькины волосы остались светлыми, но приобрели более естественный, почти натуральный оттенок и аккуратно собраны были на затылке в тяжелый красивый пучок. Косметики на лице вроде бы не стало совсем, точнее, она, разумеется, была, но наметанным глазом Ванда безошибочно определила, что бедной Таньке пришлось раскошелиться на вполне приличную косметику, к тому же употребляла она ее теперь весьма и весьма умеренно.

Еще через какое-то время Ванда снова внимательнее присмотрелась к Таньке, поскольку что-то в ее теперь неброской и довольно привлекательной внешности зацепило профессиональное внимание Ванды, которая никогда не пренебрегала мелочами. Результат Ванду насмешил, но и (в этом она нашла мужество себе признаться, что по плечу не каждому даже сильному человеку) доставил некоторое удовольствие — Танька явно стремилась подражать ей, Ванде, и нельзя было сказать, что вовсе безуспешно.

Лести Ванда сторонилась и бежала как проказы, поскольку знала: слаб человек, сладкий яд может поразить даже самого крепкого и устойчивого, тогда — конец, верное разложение сознания, медленно разъедаемого приторными сахарными ручейками, без которых далее, как без сильнодействующего наркотика, существовать оно уже не может. Позже, когда медовые речушки проложат свои смертоносные русла сквозь всю территорию покоренной уже личности, они просто разорвут ее на мелкие островки и кусочки суши побольше — и перестанет она существовать как прежде: самостоятельная, гордая, независимая и сильная.

Но в Танькином случае была не лесть. Это было просто подражание, которое — да! — приятно пощекотало самолюбие, но, отчетливо рефлексируемое, опасности для личности субъекта, то есть для Ванды, пожалуй, не представляло. Таков был вердикт. И Ванда снова забыла о Таньке.

А потом Таньку пришлось взять на работу. Собственно, личный секретарь Ванде был не нужен. В университете и еще нескольких частных заведениях, где она преподавала, ее обслуживали тамошние технические работники. Личный прием координировала ассистентка из числа дипломированных психологов, оттачивающих свой профессионализм в подмастерьях у признанного мэтра. Книги и статьи свои Ванда набирала на компьютере самостоятельно и вообще терпеть не могла вторжения, пусть и технического, в собственный творческий процесс. Что же касается домашних проблем, то их уже много лет, при всех без исключения мужьях и временных постояльцах Ванды, блестяще решала бывшая ее нянька, женщина неопределенного возраста по имени Малеля. Звали ее, разумеется, совершенно иначе, а именно — Мария, но в первый момент их знакомства Ванда смогла выговорить имя будущей своей домохранительницы только таким замысловатым образом. Так и осталось, теперь, видимо, уже навсегда, — Малеля семьи не имела, замужем не была, в будущем, надо полагать, не собиралась, посему Ванда рассматривала ее как полноправного (постоянного причем!) члена своей семьи и ничего в этом смысле менять не собиралась.

Однако Танька все же стала личным секретарем Ванды, и очень скоро последней показалось, что это довольно полезное, если не сказать — ценное, приобретение. Танька переключила на себя массу мелких вопросов, которые самостоятельная от природы, а более в силу бабушкиного воспитания Ванда всегда решала сама: от записи на прием к зубному врачу до напоминания о том, что легкую седину, мелькнувшую в роскошной золотой шевелюре в том месте, где волосы распадаются на пробор, желательно побыстрее закрасить и, следовательно, нужно выкроить время для визита в парикмахерский салон.

Кроме того, выяснилось, что Танька умеет быть неплохой собеседницей, а точнее — отменной слушательницей. Это было искусство, которым Ванда владела в совершенстве, как одним из серьезных составляющих ее профессионализма, потому в Таньке она его оценила вполне. Оказалось к тому же, что и самой полезно иногда выговориться или по крайней мере изложить свое мнение по поводу проблем, в которых собеседник хоть немного, но соображает, а профессиональные знания и навыки Танька ловила на лету.