Мистер Эндерби изнутри - Энтони Берджесс Страница 13

— Спич, — потребовал кто-то.

Эндерби снова встал с более глухим взрывом и понял, что не уверен в протокольном вступлении. Сказать: «Господин председатель»? Существует ли председатель? Если председатель сэр Джордж, говорить ли еще что-нибудь, кроме «господин председатель»? Может, просто сказать: «Сэр Джордж, леди и джентльмены»? Но он заметил, что тут вроде присутствует кто-то с официальной поблескивавшей на груди цепью, притаившись в тени, мэр или лорд-мэр. Сказать: «Ваша милость»? И вовремя понял, что это какой-то лакей, ответственный за вино. Сдерживая ветры — нервные улыбки Эола, — он громко и четко сказал:

— Сент-Джордж. — Опять зарябили улыбки. — И дракон [29], — пришлось теперь добавить. — Британский кимвал, — продолжал Эндерби, с ужасом видя перед собой в каком-то неоновом свете глупейшую орфографическую ошибку. — Кимвал, неблагозвучно бряцающий медью, если мы не ясны. — Последовало одобрительное ерзанье ягодиц, шевеление плеч: Эндерби собирался быть кратким и юмористичным. И безнадежно сказал: — Как большинство из нас, или нет. Включая меня. — Увидел, что сэр Джордж нацелил на него все широкие лицевые отверстия, словно он, Эндерби, стоял на пути на каком-то помосте. — Ясность, — сказал он почти со слезами, — красное вино для йодлеров. Именно поэтому, — задохнулся он, ужасаясь самому себе, — я с чрезвычайной радостью возвращаю чек Сент-Джорджу на благотворительные цели. Он знает, что может сделать со своей золотой медалью. — Эндерби был готов умереть от шока и возмущения собственными словами, но его несло к заключительному убийственному моменту. — Сор повседневной трудовой жизни, — сказал он, — что наш коллега-певец Гудбай опроверг столь адекватно. И поэтому, — сказал он, возвращаясь в армию и рассуждая о Путях и Целях Британии, — мы ждем, когда мир выйдет из тьмы угнетения, из-под железной пяты со шпорой в виде свастики, чтобы она уже не попирала лик попранной свободы, и двинется к реальной демократии, справедливой оплате честного рабочего дня, к достойному медицинскому обслуживанию, к мирному существованию, голубем воспарившему в дни угасания старцев. С этой верой и надеждой пойдем вперед. — Эндерби обнаружил, что не может остановиться. — Вперед, — потребовал он, — к временам, когда мир выйдет из тьмы угнетения. — Сэр Джордж встал, засеменил к выходу. — Честный рабочий день, — слабо молвил Эндерби, — за справедливую дневную плату. Честная игра со всеми, — с сомнением пробормотал он. Сэр Джордж исчез. — Итак, — заключил погибший Эндерби, — я поведал вам истину.

Компания мгновенно раскололась. Двое мужчин гневно набросились на Эндерби.

— Если, — сказал Шем Макнамара, — вам не нужны эти чертовы деньги, могли бы хоть про других вспомнить. Включая меня, — передразнил он, неодобрительно дыхнув на Эндерби луком, ибо лук входил в каждое блюдо.

— Я не хотел, — объяснил Эндерби, чуть не плача. — Не знал, что говорю.

Издатель Эндерби сказал:

— Хотите всех нас погубить, да? — с резко повышавшейся интонацией. Это был смышленый молодой мужчина из Брайтона. — Ничего не скажешь, старик, вы чертовски удачно управились.

Человечек, усатый, как Киплинг, в таких же пучеглазых очках, с массивной часовой цепочкой, подошел к Эндерби, крепко взялся за лацканы Арри.

— Меня зовут Роуклифф, — представился он. И потащил Эндерби от стола короткими танцевальными шагами, по-прежнему крепко держась за лацканы. Роуклифф многократно кивнул, склонил ухо, удовлетворенно кивнул, потом просто кивнул, жуя. — Очень волокнистая утка, — заметил он. — Вы меня знаете. Я во всех антологиях. Ну, теперь, Эндерби, расскажите-ка мне с полной честностью, расскажите-ка мне, что поделываете в настоящее время.

— Знаете, просто пишу, — рассказал Эндерби, стараясь сообразить, кто такой Роуклифф. С тревогой слышал позади обсуждение малыми группами своего спича и его последствий для розничной книжной торговли.

— Каждый бы догадался, — сказал Роуклифф, дергая лацканы Арри, точно коровье вымя, — разумеется, пишете, слегка догадался бы, как я догадываюсь. — Фыркнул, сглотнул, кивнул. — Ну а что, Эндерби, что? Что вы пишете? — посмеялся он. — Сказку о стебле и камне, а? Как Джеймс Джойс. Что, мифотворец?

— Ну, — сказал Эндерби и с взыгравшими пеной нервами выпалил подробный синопсис «Ручного Зверя».

— На самом деле Зверь — Первородный грех, да? — понял Роуклифф. — Без Первородного греха нету цивилизации, да? Хорошо, хорошо. И название, снова повторим название. — Отпустил лацканы, отыскал в жилетном кармане коротенький карандаш, лизнул кончик, вытащил пачку сигарет, горестно ее потряс, записал снизу печатными буквами название Эндерби. Повторил: — Хорошо. Бесконечно признателен. — И отошел, кивая. Эндерби с грустью увидел, как он присоединился к группе важных поэтов, снизошедших к даровому, цинично съеденному угощению: Постскриптум ффоллиотт, Питер Питтс, Альберт Смертельно-Кинжалов, Руперт Замогильный, что-то вроде того. Они главным образом бормотали ему: «Удачно управился», — за предзакусочно булькавшим шерри. Теперь он остался наедине со своими ветрами, вне общества. А также без медалей и чеков. Фактически, поездка пропащая.