Учитель заблудших - Гилад Атцмон Страница 13

Пытаясь забыть о том, что она выщипала у меня все перья, я ночь напролет атаковал ее с южного направления. Обнимая ее одной рукой за апельсины ягодиц, а другой за талию, я нападал и отступал, входил и выходил и при этом все время фантазировал. Кусая ее в затылок и мастурбируя в ее влагалище, я воображал, как она стонет, извивается, кричит, и благодаря этому сумел-таки довести дело до конца и впрыснул в нее мощную струю клейкой жидкости. И только после этого финального залпа, когда на смену жаркому лету страсти пришла холодная зима равнодушия, я вдруг осознал, насколько ужасно мое положение.

Она спала сном младенца. Ее дыхание было ровным и спокойным. Как если бы она даже не почувствовала, что еще минуту назад у нее внутри кто-то побывал. А я лежал и думал, есть ли дно у пропасти, в которую я провалился несколько часов назад, или же мне предстоит падать в нее до бесконечности. И вот как раз в тот момент, когда я пришел к выводу, что эта пропасть сродни бездонной преисподней, Лола неожиданно прошептала своим тягучим голосом:

— Мне было очень хорошо.

Я чуть не расплакался от счастья. У меня вдруг появилась спасительная соломинка, за которую я мог уцепиться, выступ скалы, на котором можно было стоять.

— Останься до утра, — попросила она голосом капризного ребенка. — Погладь меня, пока я не усну.

Было ясно, что просьбы Лолы надо выполнять беспрекословно. Я подложил правую руку ей под голову, а левой нежно, едва касаясь кожи, стал гладить ее по щеке, а затем от основания шеи к уху и обратно. Глаза ее закрылись. Она спала тихо, как ангел. Боже, какой красивой и какой хрупкой была она в тот момент. Приближалась зима, стало уже прохладно, и я заботливо укрыл ее одеялом, чувствуя, что начинаю влюбляться по-настоящему.

Я гладил ее так до самого утра.

Когда рассвело и первые лучи солнца начали пробиваться сквозь щели в жалюзи, я стал осматриваться вокруг, дабы узнать наконец, как выглядит квартира, в которой мне удалось осуществить свой коварный замысел, и вдруг заметил, что повсюду разбросаны картины и рисунки. Ну что ж, подумал я в первый момент, даже если, проснувшись, она и выгонит меня, можно считать, что я неплохо поживился. С одной стороны, потрахался, а с другой, так сказать, приобщился к культурным ценностям. Но, начав рассматривать ее работы, я заметил, что в них есть что-то необычное. Как будто Лола изображала то, что произойдет в будущем.

Ее работы были не похожи ни на чьи другие. В полумраке квартиры картины казались бесцветными, поначалу я видел только смутные силуэты и тени. Но по мере того как комната заполнялась светом, из общей серой массы стали проступать отдельные цвета, контуры, лица людей, и наконец ее картины предстали передо мной в своем истинном обличии.

Невозможно описать их словами, тем более что сегодня в этом уже нет никакой необходимости. Работы Лолы Бентини каждый может увидеть собственными глазами на многих престижных выставках и в различных западных галереях.

Я встал с кровати и принялся ходить от одной картины к другой. Это была своего рода живописная симфония пустоты и боли. Я приближался к полотнам вплотную, отходил, вглядывался и никак не мог поверить, что все это действительно нарисовала Лола. До того дня я очень мало сталкивался с искусством, но от этих картин у меня по телу бежали мурашки.

Солнце уже поднялось высоко. Сквозь щели в жалюзи я видел, что от вчерашнего пасмурного дня не осталось и следа. Я подошел к кровати, склонился над Лолой, поцеловал ее в лоб и прошептал:

— Лола, ты гений.

Она открыла глаза.

— Лола, — повторил я, — ты гений. — Но на этот раз развил свою мысль: — Я люблю тебя. Я сделаю так, чтобы тебе было со мной хорошо. У нас будут дети. Я буду поливать цветы, готовить, мыть посуду, зарабатывать много денег, чистить зубы, буду засыпать после тебя, научусь доставлять тебе удовольствие, не буду обращать внимания на твои ледяные ноги, буду кончать после тебя, буду кончать до тебя, буду намыливать тебе спину, каждую субботу мы будем гулять, у меня никогда не будет живота…

Однако Лола не дослушала и прервала мою тираду на полуслове.

— Гюнтер, — сказала она устало. — Успокойся. Я не умею любить. Я никогда никого не любила и не думаю, что когда-нибудь полюблю.

Но я не собирался отступать.

— Ну и пусть, — заявил я. — Мне достаточно и того, что есть. Только разреши мне быть рядом с тобой и любить тебя.

Лола ничего не сказала, села в постели и закинула руки за голову. Она была похожа на подростка, а ее худенькое тело напоминало черенок метлы с двумя маленькими мягкими шариками грудей. При малейшем движении Лолы они слегка колыхались и подпрыгивали.

Она встала с кровати и, голая, подошла к окну. Я, как завороженный, следил за ней. Больше всего я люблю рассматривать виднеющиеся между ягодицами и стыдливо болтающиеся между ног у женщин складки кожи, которые прикрывают интимные места.

Мысль о том, что она никогда меня не полюбит, удручала. Я смотрел на Лолу и чувствовал, что ее красота гипнотизирует меня все сильнее и сильнее. Я знал, что красота такого типа привлекает немногих. «Если ее красота будет принадлежать мне, — подумал я, — ни за что не соглашусь делиться».

Она подняла жалюзи, и в комнату заглянуло голубое утреннее небо.

— Лола, — спросил я, — ты хочешь, чтобы я ушел?

— Я уже давно перестала понимать, чего хочу, — ответила она, не обернувшись. Голос у нее был ужасно грустный.

Я посмотрел на ее лицо, обращенное ко мне, на ее тонкие ноги, приделанные к крошечному заду, и мне захотелось схватить ее в охапку. Я подошел к ней сзади и обнял.

Она стояла неподвижно и смотрела в окно.