В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин Страница 13

– Господи, Геш, ну сколько можно спать?

Проснувшись от того, что с него сдернули одеяло, Скачков сел и бессмысленно, заозирался, – нераздетый, в окружении разбросанных по дивану подушечек. В ногах, так и не тронутые ночью, лежали белой стопкой приготовленные простыни, подушки, Клавдия, свежая со сна, в косынке и халатике, хозяйничала в квартире.

– Вставай, скоро чай будет готов.

Сообразив, что он дома, что уже утро, Скачков откинулся снова и потянулся с такой силой, что встал на мостик, – онемевшее за ночь тело требовало усилий и движения.

– Геш, диван сломаешь! – рассмеялась Клавдия, быстро сворачивая одеяло.

Обеими руками он неожиданно схватил ее и сильно привлек к себе. Уронив одеяло, Клавдия неловко упала к нему на диван.

– Совсем с ума сошел!.. Геш, не дури. Да слышишь ты? Соня же в кухне, – соображаешь?

– А, Соня твоя! – проговорил Скачков и, зазевав, разжал руки.

– А я ночью вставала. Спи-ишь, – без задних ног! Согнулся, скорчился, – замерз, наверное?

Поматывая головой, Скачков сел, уперся руками. Из коридора постучали, и голос Софьи Казимировны произнес за дверью:

– Чай готов.

– Идем! – откликнулась Клавдия и, покраснев, заторопила мужа: —Вот видишь… Давай в темпе. Нам же еще надо за Маришкой зайти.

День после матча отводился команде для отдыха. В этот день тренировочная база за городом из места заточения футболистов превращалась в общий семейный дом, – ребята приезжали сюда с женами и детьми. Для футболистов топилась парная баня, детвора и жены купались в озере, катались на лодках. Затем в большой комнате, где проходили теоретические занятия, сдвигались стулья, задергивались плотные шторы и начинал стрекотать киноаппарат. Ближе к вечеру, перед тем, как возвращаться в город, все семьи собирались в столовой, – обед готовился позднее установленного часа и проходил весело и долго, – нередко до темноты.

Так завершался день, единственный, когда ребята забывали о футболе.

Наутро большой, известный всему городу красный автобус снова поджидал их на площади. После короткой отдушины начиналась привычная жизнь по раз и навсегда заведенному расписанию.

За завтраком Клавдия обратилась к мужу:

– Геш, ты не рассердишься? Я пригласила сегодня Валерию с ребенком. Пускай поедут, а? Просилась очень… Места же хватит.

Валерия, жена Звонарева, прямо-таки обволакивала своей дружбой Клавдию. У них установились какие-то свои отношения.

– О чем разговор! – согласился он, незаметно высматривая, чего бы еще съесть. Его сильному, привыкшему к ежедневный нагрузкам телу было недостаточно постного городского чаепития.

Вылезая из-за пустоватого стола, Скачков утешился: «Ладно, на базе уж…»

Стали собираться. Клавдия носилась, мотая по спине распущенными волосами. На минутку закрылась в ванной и выскочила в туго натянутых брючках, в узком свитере. Скачков, пережидая сборы, украдкой загляделся на нее: несмотря на время, она оставалась все той же длинноногой девчонкой, какой он впервые увидел ее на стадионе.

– Валерия придет прямо к автобусу, она знает, – оживленно говорила Клавдия, расчесывая перед зеркалом волосы щеткой.

Сам Звонарев работал в управлении дороги, жена его имела какое-то отношение к телевидению. Попав к Звонаревым впервые, Скачков нашел там безалаберную обстановку веселой, легко катившейся жизни. Это был дом, куда не ждали приглашения, а просто приезжали, и все. Народ толокся самый разнообразный, и часто, очень часто кое-кто из гостей совершенно не знал хозяев, как не знали его и сами хозяева. У Скачкова до сих пор сохранилось впечатление невообразимой пестроты: бороды, джинсы, мужская стрижка женщин и женские локоны мужчин; можно подумать, что мужчины стремились избавиться от последних признаков мужественности, а женщины откровенно стеснялись своей женственности. И – дым, табачный дым коромыслом.

Запихивая в сумку купальный костюм и полотенце, Клавдия без умолку трещала, – изливала накопившиеся новости. Мир, куда тащили ее Звонаревы, увлек Клавдию и очаровал.

– Ты представляешь, Геш, тот самый Саушкин… я тебя с ним как-то знакомила! – написал сценарий специально для Валерии. Там одна сцена есть – блеск!..

Скачков покрутил головой. – Едем, что ли?

– Соня, мы ушли! – крикнула Клавдия и хлопнула дверью.

Час был ранний, о вчерашнем бесславном матче напоминали отсыревшие, кое-где оборванные с угла афиши. По мокрому асфальту, шелестя шинами, проносились редкие автомашины. Шаркали метлами дворники.

Скачков тащил сумку с купальными принадлежностями. Сверху Клавдия положила потрепанную куклу, любимую игрушку дочери.

На озере Маришка, изображая взрослую маму, непременно потащит за собой в воду и послушную куклу.

Гудок, настойчивый, протяжный, совсем рядом, заставил Скачкова оглянуться. На тихой скорости ползло битком набитое узлами, пассажирами такси, и шофер, высунувшись, приветственно кричал, махал рукой, показывая в улыбке зубы. Скачков, едва взглянув, небрежно отсалютовал. Они все отчаянные болельщики, эти шофера такси!

Пока переходили улицу, Скачкова окликнули несколько раз. Никого не узнавая, он кивал, выдавливал любезную улыбку. Ничего не поделаешь: известность!

На противоположной стороне, за длинными столами, где вечерами бойко торгуют цветочницы, Клавдия заметила старушку с двумя корзинами, замотанными тряпками.

– О, цветы!

– Перестань! – запротестовал Скачков, но Клавдия уже бежала через улицу, с усилием засовывая руку в узкий карманчик брюк.