Рыжий - Джеймс Патрик Данливи Страница 13

— Готов признать, что о достоинстве в этой стране речь не идет.

Длинноногая Мэрион поудобнее усаживается в кресле. И почему только ты такая высокая и стройная? Мне нравится, как ты закатываешь глаза и забрасываешь ножку на ножку: тебе удается как-то очень по-женски носить совершенно бесполые туфли и, должен сказать, Мэрион, у тебя неплохой вкус. И когда у нас будет свой домик на Западе и наш породистый скот будет пощипывать травку на зеленых склонах, а я стану Дэнджерфилдом, королевским адвокатом, мы снова заживем дружной семьей.

Под окном надрывно грохочет трамвай, направляющийся в Далки, он со скрежетом раскачивается и подпрыгивает на рельсах. Приятные звуки. На стенах ходуном ходят карты. В Ирландии любят побрякушки. Вероятно, мне следует затащить Мэрион в постель. Мы пытаемся открыть новую главу в наших семейных отношениях. Нужно найти презерватив, иначе появится еще один ротик, отчаянно требующий молока. Кареокой девушке из прачечной нет и двадцати пяти. Мэрион посасывает свой вставной зуб, возможно, это признак томления.

В спальне Дэнджерфилд ходит в носках по холодному линолеуму. За подлинной ширмой династии Мин, принадлежащей Скалли, слышно, как Мэрион использует по назначению ночной горшок. Даже среди этого убожества приходится прикладывать немалые усилия, чтобы уединиться. В этой насквозь католической стране раздеваться нужно под одеялом, а не то они будут пялиться на вас, и имейте в виду, что они пускают в ход полевые бинокли.

Мэрион снимает платье через голову. По ее словам, у нас осталось всего пятнадцать шиллингов.

— Нам помогут хорошее произношение и манеры. Разве тебе не известно, Мэрион, что они не могут посадить протестантов в тюрьму?

— Ты совершенно безответственный. Не хочу, чтобы моя дочь выросла среди этих неотесанных ирландских болванов и до конца своих дней носила ужасное клеймо — отвратительный ирландский акцент. Передай мне крем, пожалуйста.

Себастьян передает крем, улыбается и болтает ногой, лежа на краю кровати. Пружины визжат — он ложится на спину и рассматривает розовые пятна на потолке. Мэрион немного смущена и чувствует себя неловко. Ей пришлось несладко: жизнь ее поломала. Она не такая живучая, как я, и выросла в тепличных условиях. Может быть, ей и не стоило выходить за меня замуж. Время покажет. Я неустанно тружусь, вперед-назад, назад-вперед, а затем словно захлопываются ставни в обрушивающемся доме. Начало и конец всегда сопровождаются антисептическим запахом. Хотелось бы, чтобы все завершалось так, как закрывающиеся листья жимолости испускают в ночь последнее благоухание. Но это доступно только святым. Их, улыбающихся, находят по утру и хоронят в простых гробах. Но мне нужна роскошная могила, облицованная вермонтским мрамором на Вудлонском кладбище, с автоматическим поливом и вечнозелеными растениями. Если они заберут вас в анатомичку медицинского института, то подвесят там за уши. Не допусти, чтобы мой труп остался невостребованным, прошу тебя. Не подвешивай меня, распухшего, с коленками, прижатыми к чьим-то покрасневшим ягодицам, когда они придут посмотреть, толстый я или тощий, и взглянуть на нас всех, сраженных насмерть в Бауэри. Убивают на улице среди доходных домов, засыпают цветами и кладут в раствор. Ради Бога, недоумки и недотепы, держитесь-ка подальше от меня! Потому что я сотрудник похоронного бюро и слишком занят для того, чтобы умереть.

— Мэрион, ты когда-нибудь думала о смерти?

— Нет.

— Мэрион, ты когда-нибудь думала о том, что тебе предстоит умереть.

— Себастьян, прекрати нести этот вздор. У тебя ужасное настроение.

— Вовсе нет.

— Нет, я права. Ты каждое утро приходишь сюда, чтобы поглазеть на похороны этих жалких людишек. Омерзительно. Только извращенец может наслаждаться подобным зрелищем.

— «За этой юдолью печали есть горняя жизнь, где время не властно, и вся эта жизнь — любовь».

— Неужели ты думаешь, что можешь испугать меня этим зловещим тоном? Это просто скучно, а ты становишься каким — то отталкивающим.

— Что?

— Именно так, как я сказала.

— Да посмотри же на меня, ради Бога. Посмотри мне в глаза. Ну давай же, смотри!

— Не хочу я смотреть в твои глаза.

— У меня честные гляделки.

— Ни о чем ты не в состоянии поговорить серьезно.

— Я всего лишь спросил, что ты думаешь о смерти, чтобы лучше тебя узнать. Или ты думаешь, что мы будем жить вечно?

— Чепуха. Это ты думаешь, что будешь жить вечно. Я подмечаю, однако, что по утрам ты не позволяешь себе богохульствовать.

— Мне нужно несколько часов, чтобы прийти в себя. Отряхнуть с себя сон.

— И ты кричишь.

— Что?!

— В одну из прошлых ночей ты кричал: «Как мне выбраться отсюда?!» А в другой раз ты сказал: «Что это за белая штуковина там, в углу? Уберите ее».

Дэнджерфилд, хватаясь за живот, хохочет, развалившись на скрипучих пружинах.

— Можешь смеяться, но я думаю, что за этим кроется что — то серьезное.

— Что же тут может скрываться? Разве ты не видела, что я — сумасшедший? Не понимаешь? Посмотри же! В зрачки! Сумасшедший? А? Я — сумасшедший.

Себастьян выпучил глаза и облизал губы.

— Прекрати. Ты всегда ведешь себя, как шут, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь полезным.

Себастьян из постели наблюдает, как она заводит свои длинные руки за спину, и бюстгальтер соскальзывает с ее грудей, коричневые соски от холода становятся острее. На плече красные полоски от шлеек. Не спеша снимает трусики, смотрится в зеркало и натирает белым кремом лицо и руки. Крошечные коричневые полоски вокруг сосков. Ты часто говоришь, Мэрион, что неплохо бы провести воскотерапию, чтобы улучшить их форму, но мне они нравятся и такими.

Себастьян беззвучно встает с постели и приближается к обнаженной женщине. Прижимает ладони к ее ягодицам, но она отталкивает его руки.

— Мне не нравится, когда ты трогаешь меня там.

Целует ее в шею ниже затылка, облизывает ее влажным языком и длинная прядь светлых волос попадает к нему в рот. Мэрион снимает с вешалки голубую ночную рубашку. Голый Себастьян сидит на краешке постели, соскребая с пупка белые пушинки, а затем, нагнувшись, вычищает грязь, налипшую между пальцами ног.

— Себастьян, я бы хотела, чтобы ты искупался.

— Это губит индивидуальность.

— Ты был таким чистюлей, когда мы познакомились.

— Я наплевал на чистоту ради духовной жизни. Подготовка к иному, лучшему из миров. Не стоит обижаться из-за мелкой небрежности. Чистота души — вот мой девиз. Сними ночную рубашку.

— Где они?

— Под моими рубашками.

— А вазелин?

— За книгами на полке.

Мэрион разрывает серебряную фольгу. Американцы зубы съели на упаковке, причем упаковывают они все подряд. Она снимает рубашку через голову, и та падает к ее ногам. Мэрион аккуратно складывает ее и кладет на книги. Опирается коленками на постель. Интересно, как ведут себя другие мужчины, постанывают ли они, обрезана ли у них плоть или нет. Она забирается в постель, слышится ее ласковый голос: