Не сегодня - завтра - Петер Штамм Страница 13

Андреас шел, не сворачивая. Не знал, куда идет, просто хотел выбраться из своего района. Убегал от болезни, которая стала его жизнью, его работой, его квартирой, теми людьми, которых он называл друзьями и любовницами. Здесь, на улице, его никто не знал, здесь он был всего лишь прохожим — таким же, как тысяча других, что шли ему навстречу, или тех, что он обогнал. Здесь у него не было ни прошлого, ни будущего, одно быстротечное настоящее. Ему надо было идти вперед, не останавливаться, не стоять, тогда с ним ничего не могло случиться.

Небо затянуло облаками, но было тепло. Андреас вспотел. Его тело казалось ему чужим, онемевшим. Как если бы оно передвигалось без его помощи. Вперед, все дальше и дальше. Он дошел до Сены и повернул на запад — поднялась и осталась позади Эйфелева башня, — добрался до вытянутого Лебяжьего острова, на котором стояла маленькая статуя Свободы — копия той статуи, которую Франция подарила американцам к юбилею объявления независимости. Он часто бывал здесь в свои первые парижские годы. Когда ему становилось одиноко и грустно. Когда Фабьен уехала в Швейцарию и после, когда его бросила другая женщина, он приходил сюда и долго стоял под плакучими ивами, смотрел на грузовые суда и уродливые офисные здания на южном берегу. Здесь было одно из редких мест, где Париж утрачивал свою красоту, одно из редких мест, лишенных серебристого сияния, которое Андреас так любил, когда все ладилось, а теперь не выносил.

Андреас представил себе, как он расскажет Дельфине о том, что болен, Наде и Сильвии, Жан-Марку. Сегодня что-то жарковато. Как прошел отпуск? Кстати, у меня рак. Все узнают об этом, его коллеги, дирекция, ученики. Возможно, его будут оперировать, облучать. Придется делать химиотерапию. Он увидел себя идущим по школе с облысевшей головой или в дурацкой шапочке. Все таращились на него, знали, что с ним происходит. Его жалели. Открыто рассуждали о нем и о его судьбе, трагической судьбе. Шушукались за его спиной. Разговаривая с ним, притворялись, будто ничего не произошло. Все, что он сделает или скажет, спишут на болезнь.

Он закурил, но сигарета показалась ему противной, и он с отвращением бросил ее в реку.

Его станут избегать. Он еще хорошо помнил, как много лет назад его коллега, учитель французского, заболел раком головного мозга. Андреас сам сторонился его. Он даже не пришел на прощальную встречу, организованную этим коллегой. Придумал какую-то нелепую отговорку. Когда через несколько месяцев собирали деньги на цветы, он дал непомерно много. Теперь прощаться будут с ним, украшать будут его могилу.

Должен быть выход. Из любой ситуации всегда есть выход. Может, это действительно всего лишь рубцы, оставшиеся после туберкулеза, или доброкачественная опухоль. Даже если результаты плохие, это еще ничего не значит. В лаборатории могли ошибиться. Могли перепутать образцы тканей. Вероятность была ничтожной, но она была. Андреас не хотел ничего знать. Они не могли заставить его узнать. До тех пор пока он не знал, с ним ничего не могло случиться. Ему надо было уехать отсюда. Начать новую жизнь. Это — мой единственный шанс, думал он.

Такое решение встряхнуло его. Словно он опять стал хозяином положения, словно его жизнь впервые оказалась в его руках, с тех пор как он приехал в Париж. Он излечится от этого никчемного существования. Теперь он сам будет определять свою жизнь. Не станет церемониться, постепенно разойдется со всеми знакомыми, а потом и с самим собой. Он позвонил Наде, но не застал ее дома. У Сильвии, как всегда, оказалось много дел. Он спросил, не найдется ли у нее время завтра.

— Завтра — суббота, сказала Сильвия, — семейный выходной.

— Совсем ненадолго, — попросил Андреас. — Мне нужно тебе кое-что сказать.

Сильвия рассмеялась. Они договорились встретиться днем возле ее дома. Полчаса, сказала она, и ни секундой больше.

В квартире его дожидалась Дельфина. Она беспокоилась. Спросила, где он так долго пропадал. Андреасу не понравился ни вопрос, ни то, что Дельфина теперь считает, будто он должен давать ей отчет. Он молча смотрел на нее.

— Что случилось?

— Я получил результаты, — сказал он. Немного помолчал, потом улыбнулся. — Все в полном порядке.

— Правда? — недоверчиво спросила Дельфина. И бросилась ему на шею. Несколько раз быстро поцеловала в губы, сказала, что это надо отметить. Он не верил ее радости, искал в ее глазах признаки разочарования. Большинство людей, включая его самого, предпочитали обычным будням не затрагивающие их несчастья. Но похоже, Дельфина и вправду была рада. Она не переставая обнимала Андреаса и растирала ему грудь, словно пыталась оживить его.

Андреас пригласил ее в «Старую мельницу» — ресторан, расположенный всего в нескольких шагах от его дома. Он редко ходил туда — блюда были недешевыми, а обслуга в постоянно полупустом зале — нелюбезной. Они съели устриц, потом рекомендованное официантом главное блюдо и выпили бутылку вина.

— А я думала, ты — вегетарианец, — сказала Дельфина.

Андреас ответил, что никакой он не вегетарианец. Просто редко ест мясо. И сейчас как раз такой случай.

— Я заново родился, — сказал он, пожимая плечами. — Опять начинаю с самого начала.

— И все меняешь, — рассмеялась Дельфина.

— И все меняю, — подтвердил Андреас.

— А теперь пошли танцевать, — сказала она.

Андреас запротестовал, но Дельфина не принимала никаких возражений.

На дискотеке грохотала музыка. Купив в баре напитки, они некоторое время наблюдали за танцующими. Потом Дельфина взяла Андреаса за руку и потащила на танцпол. Им приходилось протискиваться через толпу. Дельфина шла кошачьей походкой манекенщицы. Андреас смотрел на ее зад, когда она обернулась, отвела его руку в сторону и притянула к себе. Она сияла, легонько поцеловала его в губы, положила другую руку ему на плечо. Похоже, она не следила за музыкой и двигалась в каком-то своем ритме, пока Андреас не повел ее. Тогда Дельфина рассмеялась — неслышным за грохотом музыки смехом. Откинула голову назад, и Андреас решил, что она то ли пьяна, то ли счастлива — это не играло никакой роли, было одним и тем же. Андреас тоже опьянел от вина, громкой музыки и мигающих огней. И возможно, тоже был счастлив или просто возбужден, он точно не знал. Ничем он не болен — на какое-то мгновение Андреас сам почти поверил в это. Танцуя, он оглядывался на других женщин, но остаться хотел только с Дельфиной, которая брала его голову и поворачивала к себе, а потом снова отпускала. Стробоскоп нарезал движения танцующих отдельными кадрами, потом загорались цветные лампы, все погружалось в красный, потом в синий и снова в красный. Дельфина провернулась вокруг руки Андреаса, выпала из ритма и неловко обняла его, в то время как рядом скакали другие пары.

Музыка как будто стала тише, Андреасу показалось, что он парит, что он движется в замедленном повторе. Он крепко прижался к Дельфине, а она — к нему, потом он снова поймал ритм и увлек ее за собой. Опять грянула музыка — еще громче, чем до этого. Диджей что-то пел, а танцующие подпевали. Слов, казалось, не понимал никто, все лишь пытались повторить их, как если бы это были иностранные слова, бессмысленные, состоящие только из гласных, глухой ритм, непрекращающаяся пьеса, незаметно переходящая в другую, потом в третью.