Другой Париж. Изнанка города - Наталья Лайдинен Страница 13

Низкий дом мой давно ссутулился,

Старый пес мой давно издох.

На парижских изогнутых улицах

Умереть, знать, судил мне Бог…

– Классная песня, задушевная! – смахнул Гоша скупую мужскую слезу. – Настоящая народная! Люблю такие.

Все остальные тоже задумались и пригорюнились.

– Вообще-то, это Есенин, – робко подал голос Петр Андреевич, – стихотворение из цикла «Москва кабацкая»… Там надо петь не «парижские улицы», а «московские».

– Молчи уж, знаток хренов! Вечно все испортишь, – пресек его Гоша. – Какая разница – парижские, московские? Главное – настроение, душа, чувства. Так написать только народ мог, который страдал, баржи по Волге тащил, в царских застенках сидел, из страны бежал вместе с белой армией…

– Эх, блин! – вздохнул еще кто-то. – Тут один красавец, говорят, в рояле жил. Нашел на помойке настоящий рояль. Не знал, что с ним делать. Выломал середину, превратил в постель. Мне бы сейчас рояль, я бы сбацал «Лунную сонату» для друзей, для души… Я музыкальную школу когда-то закончил.

Евробомжи ностальгировали, грустили, но продолжали при этом исправно пить. Через полчаса пошел дождь, к тому времени все мы уже были изрядно поддатыми. Под мостом было сыро и ветрено, натянутый тент не спасал от холода. Зябнущие скитальцы кутались в вонючее тряпье. Я уже пожалел, что не взял с собой нормальной толстовки. Уставший от впечатлений, я вместе с остальными замотался в некое подобие одеял и прилег на картонку, привычно уснув сном младенца.

* * *

Разбудили меня какие-то дюжие мужики в комбинезонах, которые поднимали меня, заставляли идти куда-то и в конце концов затолкнули в машину. Я слышал издалека женские визги, детский плач, но в себя окончательно прийти не мог.

Первое, что увидел, окончательно очнувшись, – потасовка между моими новыми знакомыми и странными мужиками. Некоторые бездомные бросились наутек, но их сразу стали преследовать. Что происходит?

– А черт! Опять какой-то идиот позвонил в «115»! – услышал я Гошин недовольный голос. Через мгновение он уже пропал из поля моего зрения, уведенный в ночь двумя крепкими незнакомцами.

Оказалось, я, как и мои новые знакомые, стал жертвой социальной службы. В эту ночь в Париже немного похолодало, к тому же шел дождь, и специальные автобусы ездили по Парижу, собирая оставшихся на улицах нищих. Сердобольные проезжающие и проходящие мимо граждане, замечая бездомных, звонили в «115», и за бродягами приезжали специально обученные люди.

В автобусе со мной оказалось несколько пьяных страшных мужиков. Вонь стояла такая, что я едва сознание не потерял на первых порах. Никого из знакомых по предыдущему вечеру рядом не было – видимо, их определили в какой-то другой автобус. Сон с меня мгновенно слетел. Стало любопытно, что происходит.

Более-менее связно выражаться мог только один из моих попутчиков, бомж по имени Клод. Он с отсутствующим видом сидел и смотрел, не моргая, прямо перед собой, что-то напевая на французском.

– Привет! – сказал я ему.

– Привет! – нехотя отозвался он, не глядя в мою сторону.

– Не знаешь, куда едем?

– Как обычно.

– А как – обычно? Я недавно в Париже, не знаю еще…

– В ночлежку везут! Чё, не видишь, дождь пошел, похолодало, – хмуро отозвался бомж. – Теперь не вывернуться. Придется ночевать там. А я собаку на набережной оставил, своего единственного друга. С ним в ночлежку не берут, сволочи. Как он там без меня будет? Ты знаешь, что такое единственный друг? Черт бы побрал эти социальные службы! Вечно они не вовремя лезут. Как будто просили их сегодня суетиться! Сплошная дискриминация, никакой свободы личности. Сейчас благодать – свежо, хорошо! А как зима наступит – не дозвонишься до них! Хоть замерзай на тротуаре.

– А женщин тоже собирают? Или только мужиков?

– По отдельности, конечно! – Бомж посмотрел на меня как на больного. – За бабами обычно из церковных приютов приезжают. Много чести!

Он еще немного поворчал, потом прикрыл глаза и задремал. Я был на стреме: мало ли что могло еще случиться! По пути к нам присоединились еще несколько бомжей, двое из которых оказались турками. Все они производили чудовищное впечатление и ни на йоту не отличались от тех бездомных и нищих, которых я встречал на бескрайних просторах нашей родины. Я еду с ними в ночлежку в Париже! Неожиданное, но занимательное приключение в духе Гюго – Гиляровского.

Привезли нас сначала в один социальный отель, там выгрузили из автобуса нескольких человек. Я прислушался к короткому диалогу.

– Переполнена! Сегодня много африканцев привезли, – услышал я, как обмениваются между собой сотрудники социальной службы. – Езжайте дальше.

Часа в три ночи наконец нашел свой приют и я. На входе по мне быстрым взглядом профессионала скользнул охранник, он же меня и ощупал:

– Оружие, ножи? Ценные вещи?

– Нет, ничего.

Парень посмотрел на меня с недоверием. Я видел, как передо мной он забирал у других привезенных несчастных какие-то предметы, вносил их в специальную опись.

– Отправляйтесь в душ!

– Да не хочу я. Холодно.

– Это обязательное правило. Вас проводят, выдадут мыло и полотенце.

Я был передан дальше другому дюжему парню, который проводил меня и еще нескольких бомжей до душевой кабины.

Мыться я в этом ночном заведении, честно говоря, побрезговал, ограничившись споласкиванием рук и лица. Кстати, я был не одинок в своем решении избежать принудительной помывки. Около душа со свирепыми лицами и полотенцами наперевес топтались несколько бомжей совсем уж отвязного вида, которым точно не помешало бы смыть с себя пугающий слой грязи. Но они не собирались лезть под воду, высокомерно поглядывая на тех, кто все же решил помыться.

– Не дождутся! – промычал один из них сквозь зубы, шумно почесываясь.

После «процедуры» меня и еще троих бомжей провели по полутемному коридору, раскидали по разным комнатам (чуть не сказал – камерам). Ассоциации с тюремными заведениями у меня усилились, когда на дверях комнаты со стороны коридора щелкнул замок. Вот те на!

Я сел на койку и огляделся по сторонам. Кругом храпели, сопели, пыхтели люди, всего человек пятнадцать, все мужчины. Кто-то стонал во сне. Запах в комнате был еще более крутым, чем в машине социальной помощи: к общей вони добавлялся еще и мерзкий больничный дух. Один мужик стоял на коленях у своей койки и мерно бился об пол головой. Ну и компания!

Я прилег поверх тонкого одеяла, даже не надеясь уснуть. У меня в принципе был опыт пребывания в российских ночлежках, бывал я в местах и похуже. Мне подумалось, что в парижской ночлежке все не так, как, к примеру, в Москве. На ми ни-вэнах в российскую ночлежку не доставляют, попробуй попади туда переночевать без документов – даже в самые лютые морозы… Для того чтобы переночевать в московской социальной гостинице или доме ночного пребывания, как это часто теперь называют, надо быть, как минимум, москвичом. Вмещают такие заведения обычно до тридцати человек. С виду совершенно режимные объекты – проходная, высокий забор…