Русскоговорящий - Денис Гуцко Страница 13

Здание ОВД отделяет от жилого дома узкая щель. Пожар начали тушить сами жильцы. Говорят даже, что один из тех, кто поджигал, живёт в угловой квартире этого дома. И когда он палил из ружья, бегая вдоль горящего фасада, его жена, встав на балконе, поливала из шланга дымящуюся под ней крышу.

Узкий игрушечный мостик отделяет Митю от сгущающейся толпы. К бордюру на той стороне подходит маленький мужичок в импортном спортивном костюме. Кругленький, с кругленькой куполовидной лысиной. Добавить усы — получился бы тбилисский мороженщик Давид, что разносит мороженное в коробках с сухим льдом от улицы Багратиони до Пиросмани. Он непременно выходит на середину двора, разворачивает грудь и поёт Шаляпинским басом: «— Ма-а-арррожнни-и-э-а». «— Скажите, — спрашивали они его, — а почему в магазинах мороженное по двадцать копеек, а у Вас — двадцать пять?» «— Э-э, — обижался Давид — Я вам за пять копеек такую арию пою!»

— Что стоишь, — говорит безусый псевдо-Давид по ту сторону.

Митя поднимает на него свинцовые глаза. Не так уж он и похож… показалось.

— Ну, стой, стой, — усмехается мужичок, и вдруг хлопает себя по пузу — Стреляй!

Помолчал, презрительно улыбнулся:

— Ну! Стреляй в меня!

Они смотрят друг другу в глаза, и Митя чувствует, как бежит сквозь него, струится, высыпается последний песок. Сломались песочные часы. Отстань, Давид. Иди продавай своё мороженное.

— Что, не можешь? А дай мне автомат — я тебе все кишки выпущу.

Что-то щёлкнуло. Поле зрения как в узком тоннеле. В далёком круге света он видит лишь кругленького с кругленькой лысиной мужичка, который показался уму похожим на мороженщика Давида. Щелкает предохранитель. Митя неспеша перебрасывает ремень через локоть, берётся поудобнее. Кое-как докричавшись через непроницаемую толщу, зовёт самого себя: «Эй, не дури», — но в ответ лишь презрительно улыбается и продолжает наблюдать, как поднимается автомат, как указательный палец тянет крючок. Что ж…

Резко трещат и сыплются сучья. Гильзы скачут по камням. В общежитии звенят стёкла. Он плавно опускает работающий автомат ниже, ещё ниже, холодно рассчитывая, не закончатся ли патроны раньше времени, прежде, чем очереди опустятся до намеченной точки… Сучья отскакивают от лысины и отлетают на дорогу. Мужичок втянул голову и застыл, глядя на вспыхивающий ствол. Митя улыбается. Облегчение шёлковой волной течёт по телу. Он плавно опускает автомат.

Локти его упираются во что-то… останавливаются. Кочеулов медленно поднимает его руки вверх. Бросив спускной крючок, Митя стоит с умолкшим автоматом, направленным в небо. Взводный перехватывает автомат за цевьё, ставит на предохранитель.

— Иди успокойся, — говорит неожиданно мягким голосом.

Машинально забрав у него оружие — «своё держи при себе» — Митя садится спиной к толпе на большой валун возле ворот.

— Расходитесь, граждане.

С каждой стороны от въезда в ОВД для красоты положено по гладкому рыжему валуну. На каждую клеточку Митиного тела давит по сто тысяч таких валунов.

Он хотел бы стать медузой…

…в солнечном море. В солнечном море плывут прозрачные медузы. Волны несут их к горизонту, на кремовато-жёлтое рассыпчатое облако, взгромоздившееся на полнеба. Медузы мягкие, мягкие, податливые и мягкие… солнечный пломбир, кисель счастья… великолепные, чудные медузы. Митя видел их в детстве с борта прогулочного катера. Иван Андреич брал его с собой в санаторий. Всего лишь раз и было. Ничего не запомнил — только прошитых солнечными лучами медуз, покачивающихся в ленивых волнах. Стать бы медузой… и — ничего этого… и ничего не помнить… никогда.