Девочки - Сильви Тестю Страница 13

Я же говорила, с ним не спорят.

И я не стала смотреть на маму. Я знала, что она ничего мне не скажет. Мой крестный — это «особая статья».

Я была с ним весь вечер. Мы гуляли по саду среди танцующих гостей. Мне удалось оттоптать ноги двум тетиными подружкам. Никто не догадался, что я это нарочно. А крестный сказал им, мол, надо проворнее шевелить каблуками, Большеногая Берта. [5]Вот умора так умора.

Когда мы вернулись домой, мама меня предупредила: чтобы даже в гостях у ее брата я не вздумала набрасываться на камамбер.

— А если он меня заставит все съесть?

Жоржетта хихикает. И вместо меня достается ей: она слишком много съела торта.

— А ты мне не сказала «стоп»!

Тут хихикаю я.

Когда я приду в гости к крестному, он угостит меня камамбером. Я оглянусь на маму, а он скажет: «Не смотри на маму!» И я не стану на нее смотреть и съем весь камамбер. А фасоль есть не буду.

* * *

Я взяла эту книгу на Шелковой мануфактуре. [6]Это моя старшая сестра хотела, чтобы мы записались в ту же библиотеку, что и ее подруга Гиаацинта. Надо говорить так «Гиаацинта», потому что это не название цветка. Ее мама назвала ее Гиаацинтой «невзирая» на то, что «терпеть не может эти цветы». Она назвала свою дочку этим именем в честь одной монашки. «Да, мадемуазель». Гиаацинта была монашкой в XV веке. Она принадлежала к пр-р-р-р-рославленной итальянской семье.

Вот как? Первая новость. Надо спросить у бабушки, вправду ли в Италии есть прославленные семьи. Отца монашки звали Мискотти. Он был графом де Виньянелло.

Тоже впервые слышу. В общем, дальше я не запомнила по порядку, что она мне рассказывала про ее постриг и монастырь Святого Франциска, но из всего этого поняла, что к имени ее дочки следует относиться уважительно, потому что эта самая Гиаацинта основала в XV веке целых два благотворительных общества. Одно собирало милостыню для бедняков, а другое помещало в больницы стариков и калек.

Вот как? Это разве хорошо? Я подумала, что моему дедушке, уж наверно, не понравится, если его сбагрят в дом престарелых! Сказать по правде, эту ее Гиаацинту, по-моему, никто не помнит, и не нужна она никому: точно говорю, ни мой дедуля, ни даже наша безногая соседка не захотели бы связываться ни с какими обществами.

— Вот та-а-а-ак, — припечатала, задрав нос, мама Гиаацинты.

«А твоего сына ты назвала Проспером в честь пряничного короля из XVI века?» — чуть не спросила я.

Песенка про пряничного короля весь день вертелась у меня в голове. «Проспер, оп-ля-бум, пряничный король!» [7]

— На Шелковой мануфактуре библиотека лучше, чем в Круа-Русс, — сказала мне сестра.

— Зачем? Зачем нам ходить на Шелковую мануфактуру, когда Круа-Русс ближе?

— Затем, что там больше книг, — ответила она.

Интересно, неужели в Круа-Русс не осталось книг, которые она не читала? Она, оказывается, прочла все, которые ей интересны.

— Откуда ты знаешь, если других не читала?

Она гнет свое:

— Библиотека в Круа-Русс — детская.

Я по-прежнему не понимаю, что ее не устраивает.

Она объясняет мне это в два счета. Она, видите ли, хочет читать лит-т-т-терат-т-т-ту-ру. Шатобриана она хочет читать. В двенадцать лет она хочет читать Пруста. Стендаля. Да уж, после того как она прочла «Красное и черное»… Только и слышишь от нее «Стендаль» да «Стендаль» каждые пять минут. Ах, мадам де Рена-а-аль, ах, гениально. На пару со своей подружкой из XV века она цитирует уйму писателей, о которых я в жизни не слыхала. Моя сестра стала такой чудной, с тех пор как поступила в коллеж. Она и раньше-то не говорила нехороших слов, но теперь еще и я не моги говорить их при ней! Интересно, она так и со своей подружкой, которая растягивает слова? Мы с Жоржеттой ее недолюбливаем, монашку эту.

Коринна говорит, что у нее классные родители. Ее мама преподает французский.

— Понимаешь, это в порядке вещей, что Гиаацинта любит книги. И что она любит говорить о литературе, в порядке вещей, — объясняет мне старшая сестрица.

Убедить меня ей не удается, я-то ношу свое имя без всяких «невзирая». И не в честь чего-то. Назвали так, а могли иначе. Надо же меня как-то звать. Сибилла, иди сюда, я заплету тебе косы. И я иду, зная, что меня причешут по-дурацки.

Нет, у монашки даже имя со смыслом. Ее мама привила ей вкус к прекрасному.

— А ты? Наша мама бухгалтер, ты, значит, должна считать с утра до вечера? — выдаю я ей.

Она не отвечает. Об этом с ней лучше не заговаривать. В математике она полный ноль. Даже мама боится говорить с ней на эту тему.

Вот, значит, а папа ее тоже классный, уверяет сестра. Он адвокат. Защищает людей. И дома у них классно. Картины на стенах.

В гостях все лучше. Да попробуй я повесить на стену хоть одну мою картину, она поднимет такой крик! Нет, у них другое дело… Они… У них дома ка-а-артины мастеров…

Она качает головой. Я, видите ли, по ее мнению, могла бы выбрать другую книгу. Нет, она начинает всерьез меня доставать! Я выхожу из себя.

— Заглохни! Думаешь, легко было хоть что-то найти в твоей библиотеке для старых бабок? Вот и заглохни! А то я маме скажу, что в твоей библиотеке нет детских книг, и мне вообще не надо будет туда ходить!

Тут сестра затыкается, потому что без меня и она туда не пойдет. Моя старшая сестра никогда никуда не ходит одна. Я должна быть при ней. Так что пусть скажет спасибо!

Я отворачиваюсь с книгой к стене. Эта книга про то, как научиться рисовать руки. Я вообще-то хорошо рисую, это все говорят. Вот только на моих рисунках у людей руки всегда за спиной или спрятаны под цветами, потому что у меня вместо рук получаются метелки. Не умею я рисовать руки.

— Что хочу, то и читаю.

Мне больше не хочется с ней разговаривать.

Она становится добренькой — видит, что я разозлилась.

— Это хорошо, что ты любишь рисовать. Но можно брать сразу три книги: одну про руки, пожалуйста, а еще литературу.

— Уйди! Ступай в свою комнату! Иди к своей подружке! — кричу я.

Мне и слушать ее больше не хочется.

Ну зачем, спрашивается, мне три книги? А? Может она мне это объяснить, умница-разумница?