Бонсай. Метаморфозы любви - Кирстен Торуп Страница 13

Они уже собирали в ее соломенную сумку полотенца и прочую пляжную утварь, чтобы вернуться домой пораньше, задолго до начала великого события, когда он сообщил, что мама поставила его перед выбором: если Нина придет на праздник, она уйдет из дома. И пусть он сам выбирает. Мальчик выбрал маму. А что ему оставалось? Мама ведь дается на всю жизнь, а девушка — краткая радость, которую можно заменить новой.

Около полуночи, когда Нина уже была в кровати, он пришел к ее дому и кинул камешек в открытое окно. Ее разбудил глухой, тяжелый звук удара: на полу, как кулак из враждебного мира, лежал камень. Нина встала и подошла к окну. Летом она не надевала ночную рубашку — преступление, тайну которого бережно хранила. Спросонья забыв об одежде, она показалась перед ним в чем мать родила, подбросив таким образом дров в костер инквизиции.

Он приложил руки ко рту и крикнул, что мать легла спать и Нине можно прийти. Гордость не позволила ей довольствоваться жалкими остатками. Он продолжал докучать, выл, как мартовский кот. Но она твердо стояла на своем. Потом, когда мальчик сел на велик и укатил на свой осиротевший праздник, Нина пожалела, что не поехала с ним. Она пошла в спальню к родителям и спросила маму, правильно ли поступила, оставшись дома. Та ответила: да, раз его мать сказала «я или она», на праздник ходить не стоит.

Через несколько месяцев после этого события одна юная домохозяйка, мать двоих детей, в приступе острого психоза выбежала голышом на единственную в городе улицу, после чего ее заперли в ближайшей психиатрической клинике. Нину сделали козлом отпущения и обвинили в том, что это она, подав дурной пример, заставила бедняжку выставить свою болезнь на всеобщее обозрение.

Слухи о распутной привычке Нины распустил злой язык матери того самого выпускника. Она обратила на себя ненависть его матери. Проглотила эту ненависть, прожевала и переварила ее, истребив из сознания. Хорошая актриса, она умела делать хорошую мину при плохой игре. Насмешки и издевки отскакивали от нее, и она шла дальше с надменным лицом, говоря про себя: «Только я решаю, можно ли меня ранить, смогут ли ядовитые стрелы причинить мне боль. Если я решу, что стрелы боли не причиняют, они сломаются и не достигнут цели. Я поднимусь из грязи подобно птице феникс. Я неприкосновенна, недостижима».

И все же ей дорогого стоило выйти на улицу, отдать себя на растерзание львам, покинуть надежный родительский кров, где мама бегала и причитала, будто больная курица: «Ты такая хорошая, такая хорошая». Она ведь знала, что происходит между Ниной и городом, что Нине отвели роль коммунальной кухни, где тарелки бьют ради сохранения душевного равновесия, ради того, чтобы направить агрессию не на семью, а на бездушные вещи.

Она и была такой бездушной вещью, белой тарелкой, в которую стреляют, чтобы звук бьющегося фарфора снял напряжение будней. Или это всего лишь фаянс? Не имеет значения. Быть мишенью лучше, чем жить белой тарелкой, на которой никогда не лежали ни мясо, ни соус, ни картофель. Какой стыд прямо на фабрике оказаться отбракованной и отправиться на бой, не успев выполнить свое предназначение: послужить на тайной вечере. Сервис — наше имя, белых, в синий цветочек служек.

О, снова стать тарелкой, а не тысячей осколков. Получить вторую попытку. Но нет никакого второго раза. Жизнь — не генеральная репетиция. Надо ловить каждый момент. Использовать шанс, который тебе дан, со всеми твоими фабричными дефектами.

* * *

Каждый раз, уезжая из дому после выходных, братья говорят: «Пожалуйста, будь поласковей с папой и мамой». И конечно, у них есть на то причина. Однако причину эту Нина не знает. Она полагает, что дело в ее трудном характере. В молчаливости, омрачающей атмосферу в доме. Затворничестве в комнате, выкрашенной зеленой клеевой краской. В неприятии обоев в цветочек. Свисающих на спину волосах. Брюках в крупную клетку и исландских свитерах. Ночных вылазках в ближайший город и возвращении рано утром на такси: шофера она просит подождать, а сама поднимается в родительскую спальню, будит отца и требует у него денег, невозможную сумму, если учесть, что семья еле-еле концы с концами сводит. В «Мартини» из лавки, владелец которой оповещает всех на свете о том, что семнадцатилетняя девица выпивает бутылку красной дряни за день. Синий лак для ногтей говорит о том же — об испорченности. Подобное просто невозможно в порядочном обществе. В красивой и аккуратной сельской идиллии нет места отклонениям.

Бедные родители, совершенно не справляются с девчонкой, правда они так поздно родили дочку, прошло четырнадцать лет после появления младшего сына… Так что и сами они, наверное, немного того… Чересчур эмоционально друг к другу относятся с точки зрения общепринятых правил приличия. Ей, например, может взбрести в голову погладить его по щеке в присутствии посторонних. А он страстно провожает ее взглядом, когда она проходит по магазину. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Что посеешь, то и пожнешь. А дочка не пойми с кем путается в местных кабаках. Запятнала себя, скатилась на дно общества. Нет чтобы дышать свежим деревенским воздухом, радоваться засеянным полям и урожаю в амбарах. Бесконечной смене времен года, песне жаворонка и свисту скворца весенним утром. Перелетным птицам в высоком и ясном осеннем небе.

Вот чем должна довольствоваться юная девица, хотя она и засиделась под родительской крышей и ум у нее скоро из ушей полезет. А все учеба, из-за нее характер такой слабый, все это чтение. Пошла бы лучше поучилась делать что-нибудь полезное руками. В ее-то возрасте в школу ходить — да это все равно что лодыря гонять. Молодежи надо учиться работать. Потому что благодаря труду у человека появляется стержень, труд создает добропорядочных граждан, мужчин и женщин, которые знают свое место и предназначение.

Бедные родители не справляются с дочерью. Не могут удержать ее дома, где следовало бы находиться юной девице после наступления темноты. Змею на груди пригрели. Совершенно беспомощны перед ее отвратительным поведением. Чем больше она выделывается, тем они униженнее и боязливее. Холят на цыпочках в собственном доме. Мать едва осмеливается позвать ее к ужину, боится прервать занятия девчонки. Стучится и ждет за дверью, пока эта нахалка не пригласит ее войти. Сидит над своими книгами спиной к матери, а та с порога смущенно докладывает, что ужин на столе. И тихонечко вниз по лестнице.

Родители уже за столом сидят-едят, и тут девчонка наконец милостиво показывается. Сидит, ковыряет в тарелке, и слова не вытянешь, если только попросит соли или блюдо с сардельками. Родителей за дерьмо считает. Уф, даже слышать о таком больно. Что родителями так вот помыкают. Ей бы врезать как следует и отправить в заведение для заблудших юных особ. Да разве ж можно, чтобы мирная общественность сидела, сложа руки, словно собрание китайских болванчиков, и глядя на то, как издеваются над хорошими, любящими родителями. Просто возмутительно. Не разговаривать с родителями. Отмалчиваться. На что это похоже, так неприлично обходиться с родителями? И оттого только, что она слишком уж долго ходит в школу. Школа для детей, а не для взрослых, которые давным-давно вышли из конфирмационного возраста.

В дом заявилась депутация из трех женщин и одного мужчины. Правление Союза владельцев торговых предприятий, членом которого был и отец, поскольку держал магазинчик и снабжал маленькое сообщество журналами, сигаретами, пленками «кодак» и прежде всего лотерейными билетами, предоставляя таким образом гражданам города возможность участвовать в еженедельной государственной лотерее. Честной и чистой игре, не имеющей ничего общего с мерзким покером и другими азартными играми. С человеком, приобщившим город к Государственной лотерее, не смеет грубо обращаться несовершеннолетняя дочь, живущая за счет родителей и возжелавшая гимназического аттестата. Она — пятно гнили на свежем краснощеком яблоке общества. Ее следует изолировать от здоровых яблок. Порядочным-то людям хорошо известно, что гниль имеет свойство распространяться. Если хоть одно гнилое яблоко очутится в ящике, то вскоре весь ящик можно выкинуть на помойку. Или в корыто свиньям, которые лакомятся гнилыми яблоками, как конфетами. Но одно дело — свиньи, другое — люди. Различие — в нравственности и приличиях. Эти прекрасные граждане — приличные люди, чрезвычайно внимательные к недостаткам и порокам своих ближних. И совесть побуждает их прийти на помощь попавшим в беду родителям. Дабы поднять из бездны, куда те упали. Сброшенные испорченной дочкой. Поговаривают, она еще и шлюха.