Орлеан - Юрий Арабов Страница 13

К ее дому можно было пройти через центр с небольшим базарчиком, который закрывался в два часа дня, и двумя супермаркетами уездного значения с одними и теми же продуктами, дешевыми оттого, что часть из них была просрочена. Но можно было сократить путь и дать берегом, через соленое озеро по крупной гальке, наваленной еще в советское время, когда здесь решили сделать курорт, учитывая полезные свойства соленой воды и местной грязи. Технику пригнали, гальку навалили, но курорт не доделали, оставив это надвигавшемуся как туча капитализму, легкому на подъем, но тяжелому по приземлению на головы зрителей. Рудик и пошел по этой советской гальке сочинского формата, справедливо предполагая, что он будет у Лидки минут через пятнадцать-двадцать.

На горизонте в бликах отгоревшего светила были видны трубы химического комбината, напоминавшие бинокль откинувшегося навзничь человека. За спиной остался брезентовый шатер цирка шапито. Вода после несостоявшейся бури была спокойной, как уснувший новорожденный. В ней никто не купался, и на пляже никто не сидел.

Рудик наклонился к озеру, набрав его в руки. Вода была похожей на холодец – тяжелой, липкой.

– Плыви себе, Артемия салина, – сказал Рудик на всякий случай, хотя никаких рачков в своих руках не увидел. – Бог с тобой.

Он выпустил воду обратно в озеро.

Поднялся по крутому склону, цепляясь за сухие пучки травы и набирая песок в сандалии.

Над самым обрывом навис забор-ветеран, он не знал, что ему делать: то ли съезжать к воде, то ли, пусть качаясь и неустойчиво, но все-таки на своих ногах наблюдать за равнодушной действительностью.

Можно было пройти через дыру, но Рудольф Валентинович решил поступить цивильно: он отворил незапертую калитку и тем самым разбудил истеричный лай собаки. Из огромной будки, в которой мог бы жить человек, на него бросилась маленькая шавочка, плешивая и в блохах, компенсировавшая свою субтильность драчливым нравом, ибо в противном случае ее бы выбросили на помойку и вообще бы отдали приветливым живодерам.

Рудик порылся в карманах, вытащил из них пластинку жвачки и, стянув обертку, отдал цацку глупой собаке. Та, сразу же перестав лаять, начала жадно нюхать и лизать пластинку, лежавшую в пыли.

Он, не стучась, вошел в деревянный дом.

Навстречу ему выехал мальчик лет четырех на маленьком трехколесном велосипеде. Щечки у мальчика были толстыми, как у хомяка. Из-под коротких штанишек высовывались подгузники.

Рудольф Валентинович снова порылся в карманах и, ощущая в груди непознанную доброту, вытащил малышу очередную пластинку жевательной резинки. Увидев ее, малыш отчего-то сдрейфил, очень внимательно посмотрел в лицо вошедшего и укатил на своем велосипеде в глубину коридора.

Белецкий открыл дверь комнаты. Лидка сидела на раскладушке, подперев голову рукой.

– И чего? – спросил ее Рудольф. – Чего ты меня звала?

– Он меня достал, Рудик!

– Чем тебя можно достать? Каким кайлом? – он сел на раскладушку рядом и прислонился затылком к стене с ковром, на котором было изображено утро в сосновом лесу.

– Какой же ты все-таки мерзкий, – не сдержалась она.

– Я не мерзкий, у меня просто повышенная кислотность. Так в чем проблема?

– Он слова говорит.

– Кто? Кларк Гейбл?

– Скорее всего, он, – задумчиво согласилась Лидка.

– Какие слова?

– Разные. Я даже не могу тебе передать.

– А все-таки?

– Философию гонит. Дуализм неоплатоников… – пробормотала Лидка. – Вроде загадок.

– Но у неоплатоников, насколько я помню, нет никакого дуализма. Они разрабатывали идею триады, которая преобразовалась у христиан в идею Святой Троицы, – Белецкий сладко потянулся, да так, что кости затрещали. – И я тоже могу загадать тебе загадку. Отчего в Африке выбирают больших жен? – Рудик сделал паузу. – Оттого, что они больше отбрасывают тень.

Лидка с сомнением посмотрела на своего гостя.

– Ты не мерзкий, – сказала она. – Ты просто идиот.

– Идиот, – согласился врач. – Но я раньше не был таким. Мне предназначалось поприще необыкновенное, высокое. От этого трепетало юношеское сердце, и добрый гений смеялся в вышине.

– И когда же у тебя всё кончилось? – с интересом спросила парикмахерша, не принимая в расчет его ернического тона. – Когда добрый гений перестал смеяться в вышине?

– Когда я встретил тебя, – ответил Рудольф Валентинович, – и стал делать по три операции в день. Тогда добрый гений призадумался и вскоре ушел куда-то.

– У меня тоже что-то было, – призналась Лидка. – Кто-то дышал мне в закрытые глаза, когда я спала.

– Любовник, – предположил Рудольф.

– Какой, нафиг, любовник? Я девочкой еще была, ты понял?

– Ты разве была когда-нибудь девочкой? Не верю, – буркнул Белецкий. – И когда он перестал дышать?

– Когда я встала у парикмахерского кресла.

– Не грузись ты этим. Не дышит, и ладно, – успокоил ее хирург. – Я тебе дам книгу, чтобы ты отвлеклась, – «Дао и женская сексуальная энергия».

– Кто автор?

– Не помню. Какой-то китаец. Но не Мао Цзэдун.

– А что я буду делать с этой книгой?

– Читать, – объяснил он. – Там есть глава, которая тебя заинтересует, – «Тяжелая атлетика для разработанного влагалища».

– Дать бы этой книгой тебе по башке, – мечтательно произнесла Лидка, – чтобы твои мерзкие мозги вытекли бы наружу.

– А кто тогда будет слушать твой бред про Кларка Гейбла?

– Для этого мозги не нужны. Для этого нужно сердце. И попомни мое слово: он скоро всех нас достанет. Никто не уйдет.

В комнату въехал мальчик на велосипеде:

– Мама, я писать хочу!

– Писай в штаны, – разрешила ему Лидка. – Ты в подгузниках… Только не здесь, не при нас, – прикрикнула она, видя, что мальчик начал тужиться и пыхтеть. – Езжай в коридор и писай!

Мальчик послушно завертел педалями и со скрипом выехал в коридор.

– Это очень вредно, моя дорогая, – вкрадчиво объяснил ей Рудик. – То, что ты не приучаешь малыша к горшку.

– А у меня есть время приучать? – окрысилась Лидка. – Может, ты станешь у нас жить и сажать его на горшок?

– У меня же отец на руках, – напомнил ей врач. – И то я его на горшок не сажаю. А твоего малыша тем более не буду.

Лидка хотела ответить что-то резкое, но осеклась. В комнату вошел молодой человек с бритой головой и разными глазами. В руках он держал два ведра с пресной водой, которую накачал из колонки рядом с домом. Это был Игорек, тот самый парень, который прислуживал ей в парикмахерской и говорил с озером в начале нашей истории.

Увидев хирурга, он застеснялся, словно на медкомиссии, и покраснел всеми своими прыщами.